Владимир Сорокин - Пир

«Что-то мне снилось… про Кратово… – начала вспоминать она. – Господи, еще три часа пилить… Что-то там про Когана… А! Мясные галифе!»

Она рассмеялась и погладила свое загорелое бедро. Помочившись, провела рукой по гениталиям, собирая влагу, встала, ополоснула руку, застегнулась и еще раз посмотрела на себя в забрызганное зеркало: розовая венгерская майка на бретельках, белокурые волосы до плеч, широкоскулое лицо с карими глазами, синячок над ключицей от Володиного поцелуя.

– Вот я и в Крым съездила, – произнесла она и открыла дверь.

Прямо за дверью стоял Бурмистров. Оля посмотрела на него без удивления. «Сейчас деньги назад потребует, – нахмурилась она. – Идиот сумасшедший».

– Извините, пожалуйста, Ольга, я хотел с вами поговорить… это очень нужно…

– В туалете?

– Нет, нет, если хотите, пройдемте ко мне в седьмой вагон… если… или здесь… – Он шагнул в сторону, пропуская ее.

– А если не хочу? – Она вышла из туалета, захлопнула дверь и в упор посмотрела на Бурмистрова. «Это не могло так просто кончиться. Он теперь не отвяжется… слизняк чертов…»

Она вытащила из кармана двадцатипятирублевку, быстро сунула ему в карман рубашки, откуда торчали черные очки и какие-то бумажки:

– Возьмите и отвяжитесь.

– Да нет же… нет… – Опомнившись, он полез в карман. – Зачем вы…

Оля повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку.

– Умоляю, не уходите!

– Я сейчас мужа позову, – сказала она и тут же разозлилась на себя за эту малодушную ложь. «Я уже и замужем!» – Чего, чего вам нужно от меня?!

– Умоляю, умоляю… – Он заметил ищущего к ним по коридору мужчину. – На два слова, пройдемте… ну… вон туда, в тамбур.

Бурмистров не вызывал в ней чувство страха; внутри себя Ольга чувствовала, что этот человек не способен сделать что-то страшное, тяжелое. Но он был просто невыносим.

– В какой еще тамбур? – зло усмехнулась она и покосилась на приближающегося мужчину; тот был пошло-усатым, в полосатой пижаме и, мурлыча что-то, нес в руках прозрачный целлофановый пакет объедков. Этот пакет с куриными костями, яичной шелухой и яблочными огрызками словно подтолкнул Олю, и она шагнула к тамбуру. Бурмистров кинулся за ней.

Там было грязно, сумрачно и сильно грохотало.

Прислонившись к прохладной мутно-зеленой стенке, Оля сложила руки на красивой груди и посмотрела на Бурмистрова. Он лихорадочно рылся в нагрудном кармане:

– Зачем же вы… я же по-честному… а вы…

Вытащив купюру, он зацепил другие бумажки, они попадали на пол. Он кинулся подбирать их. Одна фотография упала Оле на ногу. Как начинающий жонглер, она подбросила ее вверх ногой, поймала руками, глянула: Бурмистров на фоне Ласточкиного гнезда стоял в обнимку с худощавым смуглолицым парнем с близко посаженными глазами; парень был в майке-тельняшке, на плечах и руках у него среди нескольких татуировок выделялась одна, змеей ползущая вдоль по запястью: имя «Ира», пронзенное ножом.

– Дружок ваш? – Оля отдала фотографию.

– Да, да, друг. Мы в Ялте повидались.

– Тоже сидел?

– Да. Но не со мной. У него… он… по-другому…

– Он что, Иру зарезал? Или сильно любил?

– А, вы про это! – устало улыбнулся Бурмистров. – Нет, нет, это не Ира. Это «Иду Резать Актив».

– А что такое «актив»?

– Бугры, плохие люди.

– Бугры?

– Ольга, – посерьезнел он, протягивая деньги. – возьмите. И не обижайте меня.

– Скажите, что вам от меня нужно. – Она спрятала руки под мышки.

– Мне нужно… – начал он решительно и вдруг опустился на колени. – Ольга, я видел вас в Ялте. И в Кацивели. И потом в Коктебеле.

– Как?

– Я… тогда в Ялте… в этом кафе на набережной… «Якорь». Первый раз. Вы там были с вашим мужем. Вы ели салат из помидоров и… эти… котлеты… а в Кацивели вы ходили в столовую… и потом… потом… в Коктебеле… дважды в ресторане…

– Постойте, – вспомнила Оля. – На пляже в Кацивели, напротив платформы… черешня… кулек с черешней! Это вы были? Угощали? В шапке из газеты?

– Я, я, я! – замотал он плешивой головой.

Оля вспомнила странного, заискивающе улыбающегося курортника, сующего ей кулек с желтой черешней и смешно бормочущего чего-то. И сразу же вдруг вспомнила и весь свой сон про Кратово, монорельс и монтера с двумя топорами.

– Господи, какой бред! – проговорила она и расхохоталась.

Пока приступы хохота сотрясали ее стройное молодое тело, Бурмистров, стоя на коленях, смотрел на нее с жалкой улыбкой.

– Это были вы? – повторила она, кончив смеяться.