Владимир Сорокин - Пир

– Где же они столько лошадей взяли? – спросил Володя.

– Чего-чего, а лошадей в Казахстане полным-полно. Больше, чем в Москве! – засмеялся Бурмистров, и Витка с Олей улыбнулись.

– А это не вредно – каждый день конину? – спросил Володя.

– Нет. Конское мясо – самое здоровое. Полезнее свинины и говядины.

– И вы все эти семь лет ели одно и то же? – Оля разглядывала его беспокойный лоб с тонущими в загаре веснушками.

– Трудно поверить? – заглянул он ей в глаза.

– Трудно, – серьезно произнесла она.

– Мне тоже – трудно. Но вот… – он развел руками, – семь лет как не бывало, два конных полка съедены, а я живой!

– Но это ж жутко муторно – каждый день одно и то же! – покачала головой Витка. – Если бы мне вот этот бифштекс каждый день пихали – я бы с ума съехала.

– Ну, у меня за эти годы разные состояния были, разные… – покачал головой Бурмистров. – Поначалу ел все, потом не мог мясо есть, выбрасывал, хлебал одну юшку, потом наоборот – стал мясо всухую есть, с хлебом. Потом вообще как-то плюнул и молотил все подряд, а под конец… это трудно объяснить.

Он задумался.

«Если он не врет – это в умат», – налил себе пива Володя.

«Он теперь должен жутко жрать хотеть все подряд. – Витка разглядывала Бурмистрова как диковинную рептилию. – Хотя он ведь ничего не заказал! Наверно, в Крыму обожрался, бедный».

«Какой-то он… непонятный… – думала Оля, – словно не про себя говорит…»

– Знаете, когда меня на кухню перевели, – начал Бурмистров, глядя в окно, – я видел весь процесс приготовления пищи. Каждый день. Это начиналось рано утром. На тележке из морозильни привозили лошадиную тушу, клали на три сбитые колоды. И повар сразу звал Васю Два Топора Пара. Это был один зэк, он раньше работал мясником в Алма-Ате, но потом сел по-крупному. Здоровенный мужик с двумя топорами. Он приходил и начинал рубить мерзлую тушу, как капусту. И это было самым большим его удовольствием. Рубил художественно, от души. Потом он уходил, мы загружали мясо в котлы, варили, сыпали крупу. Варили долго, пока мясо от костей не отстанет. А потом… потом… простите, как вас зовут?

Он смотрел на Олю.

– Ольга, – спокойно ответила она.

– Ольга, я могу вас попросить об одном одолжении? Только вас.

– Смотря о каком.

Бурмистров вцепился руками в стол, словно готовясь опрокинуть его.

– Вы можете поесть для меня? Здесь. Сейчас.

– Как это – для вас?

– Ну, чтобы я посмотрел. Просто посмотрел.

Ольга переглянулась с Володей.

«Начался дурдом», – подумал Володя и решительно вздохнул.

– Знаете, мы вообще-то пришли сюда с конкретной…

– Я понимаю, понимаю, понимаю! – сморщился Бурмистров. – Я совсем не хочу вам мешать, но мне больше ничего не нужно, кроме как посмотреть, мне вообще больше ничего не нужно! У меня нет ни семьи, ни близких, а сейчас и друзей даже не осталось, нет ни кола, ни двора, но вот это, – он как-то по-собачьи показал губами на тарелку, – только это и осталось.

– Что – еда? – спросила Витка.

– Да нет, нет, нет! – затряс он головой. – Не еда! А чтобы видеть, как ест хороший человек. Видеть, как ест Ольга. Да. И вот, сразу, чтобы не было никаких вопросов… – Он достал портмоне, вытащил двадцатипятирублевку и положил на стол.

«Приехали! – Витка прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. – Мама дорогая, ведь будем в Москве рассказывать – никто не поверит…»

«Он точно болен», – смотрела на синюю купюру Оля.

«Чушь какая», – усмехнулся Володя.

– Я пойду в купе, – встала Оля.

Бурмистров передернулся, как от электрического разряда.

– Ольга, умоляю, прошу вас, только не уходите!

– Спасибо, я уже сыта. – Ольга стала протискиваться между столом и Володей.

– Умоляю! Умоляю! – громко выкрикнул Бурмистров.

С соседних столов обернулись.

– Погоди. – Володя взял ее за руку. – Это интересно.

– Очень! – фыркнула она.

– Поверьте, Ольга, мне этой минуты хватит на целый год! – забормотал Бурмистров, совсем приникая к столу и снизу заглядывая ей в глаза. – Вы… вы удивительно едите… просто божественно… это так, это так… вот здесь у меня… – он прижал руки к впалой груди, – здесь это… просто как волна, такая сильная, что… что и не вижу ничего…

Голос его задрожал.

«Жалкий. Но сумасшедший», – покосилась Оля.

Помолчали под перестук колес.

– Ну, а что? – заговорил Володя. – Что такого, что человек хочет посмотреть, как ты ешь?

– Я не люблю, когда в рот заглядывают. И вообще… – она посмотрела в окно, – не люблю помешанных.