Дэвид Мэйн: Ной

«За кого ты меня принимаешь, я всю жизнь сплю на земле», – чуть не срывается у меня с языка, но я не хочу показаться грубиянкой.

– Конечно. – Я ложусь и закрываю глаза рукой, надеясь, что завтра дела пойдут на лад.

– Тогда поворачивайся.

Я уже задремала и в ответ что-то бормочу в полусне.

– Поворачивайся на живот.

Я убираю с глаз руку и поднимаю взгляд. Вы не поверите – старик в полной боевой готовности, совсем как племенной бык.

– Господи Боже, – не в силах сдержаться, говорю я.

– Именно. – Он склоняется надо мной и треплет по бедру. – Ты деревенская, так что сама все знаешь.

Знаю, а толку-то. Я сухая, как песок. Мне не отвести глаз от раскачивающегося ствола размером в два моих кулака. Чтобы не видеть этого зрелища, я переворачиваюсь на живот, а он берется за край моей туники и задирает ее мне до пояса. Потом его твердые пальцы раздвигают мне бедра так, что я подбородком упираюсь в попону. Вонь от мула бьет в нос. Ной пытается войти в меня, но даже он видит, что у него ничего не получается.

– Я не хочу сделать тебе больно, – через некоторое время произносит он.

– Тогда перестань.

Ной тяжело дышит, воздух со свистом вырывается из его ноздрей. У меня болит между ног. Я чувствую, как теплая рука сжимает мой зад.

– Я долго ждал. Подожду еще чуть-чуть – не умру.

– Спасибо, – это вслух, а про себя: «Еще чуть-чуть – и я сама умру». – Я устала. Может, получится потом.

Он одергивает свою тунику.

– Сама скажешь об этом, жена. Я буду готов.

«Ага, будешь, ну еще бы», – думаю я, но молчу.

Перед рассветом я просыпаюсь от тяжести на бедре. Это его рука. Я ерзаю, но он не убирает руку.

– Ну? – говорит он.

Я поворачиваюсь на живот и встаю на колени.

– Попробуй.

Два раза ему повторять не нужно. Он раздвигает мои ноги и неуклюже в меня входит. Сначала следует резкая, обжигающая боль, ее сменяет тупая боль, будто кто-то снова и снова нажимает на ушиб. Однако я чувствую и удовольствие, почти наслаждение. Хотя это ничто по сравнению с тем, что чувствует он. Судя по звукам, к утру я овдовею: рычание переходит в стоны, а потом раздаются придушенные взвизги, словно мальчика-старика кусают муравьи. Когда все заканчивается, он падает рядом со мной. Его туника задрана.

Утром, до того как потребовать завтрак, он берет меня снова. На дне седельных сумок я нашла сухари. Я стараюсь не обращать внимания на боль. Мы сидим и едим, почти не встречаясь взглядами. Прежде чем тронуться дальше, он удерживает меня за руку и спрашивает:

– Сейчас было не больно?

– Немного, – отвечаю я.

Он отводит глаза, словно его одурачили. Ясное дело, он ждал другого ответа. Еще один утомительный день в пути и еще одна ночь с ним. Горы, что на севере, сейчас справа от нас, мы медленно тащимся мимо них. На обед оливки, абрикосы и крошащийся козий сыр. Естественно, он снова берет меня, на этот раз он более груб, но и заканчивается все быстрее. Пожалуй, мне еще больнее – бередят свежую рану. Перед тем как уснуть, он спрашивает, было ли больно теперь. Я помню наш утренний разговор и отвечаю:

– Нет, муж, совсем не больно.

Мои слова, кажется, приносят ему облегчение. Видно, они укрепляют его в уверенности, что после долгих лет он поступил мудро, взяв себе нормальную жену. Он что-то бурчит и засыпает, а я всю ночь гляжу на небо, измазанное белым светом звезд, похожим на чье-то смутное воспоминание. Словно нечто прежде яркое и новое истерлось от времени, померкло и стало скучным.

– Мне надо ненадолго уехать, – сообщает Ной старшему сыну.

– Хорошо, – отвечает Сим.

– Я хочу, чтобы ты отправился на побережье и привез Хама. За хозяйством присмотрит Яфет.

– Да, отец, – говорит Сим.

Яфет хихикает, но на него не обращают внимания.

Хам четыре года учился строить корабли. Ной считал такой выбор правильным. Сейчас он понимает – это было Провидение.

– Он должен взять с собой жену и детей, если они у него есть.

– Да, отец.

– Да, отец, – кривляясь, напевает Яфет. Мирн, жена Яфета, толкает его. В ответ он толкает ее.

– Хватит, Яфет, – просит жена Ноя.

Яфет хихикает, доедает хлеб и обращается к Мирн:

– Пошли на улицу, пора за работу.

Однако, вместо того чтобы выйти из дома, они возвращаются в спальню. Ной тяжело вздыхает. Младший сын – все еще дитя. Яфет долговязый, ему шестнадцать, и желания у него как у шестнадцатилетнего. Он под стать жене, ей четырнадцать, она сама похожа на мальчика. Ной говорит Симу: