Дэвид Мэйн - Ной

Дождь заливает верхнюю палубу. Ной приказал расставить пустые бочонки, чтобы в них скапливалась дождевая влага. На исходе первого дня вода заполняла их наполовину, сейчас она уже льется через край. Ной приказал принести еще бочек, дабы воспользоваться милостью Божьей.

Сначала Ной с трудом удерживал равновесие на содрогающейся палубе, которая, подобно живому существу, непокорно билась под его ногами. Сейчас он не обращает внимания на качку. Чтобы не упасть, он напрягает и расслабляет икры, сгибает в коленях ноги, подгибает пальцы на костлявых ступнях, словно пытаясь вцепиться в палубу, грубо перемазанную смолой.

Смотреть особо не на что, но Ной все же смотрит. Перед ним по большей части одна вода. Он промок до костей и смирился с мыслью, что некоторое время ему придется оставаться мокрым. Кожа на пальцах шелушится, а тело покрывает ярко-красная сыпь. Воет ветер, но Ной едва его слышит, сверхъестественное тепло мантией окутывает его.

Птицам, окружающим Ноя, тепла не достается. Вороны и сойки, зяблики и жаворонки, воробьи, турманы и голуби, покрывающие палубу, с несчастным видом жмутся друг к другу. Сложно представить себе более печальное сборище живых тварей. Они незваные гости на самом ужасном празднике, их перья треплет неугомонный ветер и мочит водяная пыль.

В высоте небес летают ангелы и милостиво смотрят вниз. Птицам все равно, а Ноя их появление заставляет пребывать в святой безмятежности и лить слезы. Он молча машет ангелам рукой в знак признательности, а они, перед тем как снова взмыть в поднебесье, кивают ему в ответ.

Ной весь трясется. Он как будто наполнен дикой энергией, у него голова идет кругом, его восприятие неестественно обострилось: он видит каждый мелкий бурун, каждый взмах ангельских крыльев. Может, все дело в ветре, воде и физиологии. Может, дрожащие птицы тоже потихоньку наслаждаются окружающим миром. А может, и нет: Ной стоит пред ликом улыбающегося Бога, что никогда бесследно не проходит. Может, его лоб полыхает добродетелью, а не лихорадкой.

Жена не разделяет чувств Ноя. Она возникает за его спиной – маленькая, но решительная. Ной никогда раньше не видел, чтобы она так куталась. Она воплощение его духа. Она впихивает Ною в руки горшок с тушеным мясом и смотрит ему в лицо. Ее зеленые, как лишайник, глаза полны тревоги.

– Ты весь горишь. Давай спускайся вниз.

Ной заглядывает в горшок. В него попадает вода, но Ною безразлично.

– Со мной все хорошо.

– Не будь дураком.

Ной кидает на жену взгляд, полный ласки. Она была доброй спутницей жизни, исполнительной и терпеливой. Он склонен простить ее невольную грубость и благодарит Бога за свое великодушие.

– Хорошо, – говорит он и подмигивает ей, – не буду. Чего ты от меня хочешь?

– Поешь, – она постукивает по горшку, – а потом спускайся, оботрись и отдохни.

– Я потом все равно промокну.

– Все равно будет лучше, если ты обсохнешь и поешь. Я не прошу тебя творить чудеса.

Ной умиротворенно набивает полный рот. Мясо остыло под дождем, но силы прибавляет.

– Оглянись вокруг. Это же чудо.

Рот жены словно морщина среди прочих морщин, покрывающих ее лицо.

– Это чудо? Мне не хочется смотреть на этот ужас.

– Ужас будет, если лодка перевернется.

После этих слов она замолкает. Как будто в их подтверждение о борт ударяет волна, заставляя Ноя и жену покачнуться. Когда лодка выпрямляется, Ной продолжает трапезу, а жена стоит, скрестив на груди руки, всем своим видом показывая, что может стерпеть все что угодно. Ной это понимает, но зачем подвергать женщину ненужным страданиям. «Над этим вопросом, – думает Ной, – можно поразмыслить в другой раз».

Он опустошает горшок и говорит:

– Если я спущусь на время – вреда не будет.

– Первые разумные слова, что ты сказал за все эти дни.

Снисходительно улыбаясь, Ной спускается за женой вниз.

«Наверно, именно так выглядит преисподняя», – думает он.

Одного лишь запаха достаточно, чтобы повернуться и выбежать на палубу. Вонь от навоза и человеческого кала, тепло, исходящее от животных, спертый воздух, в котором висит дым от очага, запах кошачьей мочи и рвоты Яфета, – внизу царит ужасающий смрад.

Его домочадцы, с лицами, цветом напоминающими рвоту, распростерлись в маленькой каюте у бака. Сквозь крохотные окошки внутрь попадает слишком мало света и воздуха и слишком много брызг. В одном углу корчится и ругается Яфет. Бера склонила голову на колени Сима. Ее глаза прикованы к потолочным балкам, она крепко прижимает к себе детей. Илия и Хам ходят по клетям и собирают в корзины навоз, поднимаются на верхнюю палубу и опрокидывают корзины за борт. Их работе нет конца. Рядом с одним из окон жена крутится возле очага. Ной содрогается – один удар волны, угли полетят в смолу и всему конец. Но без пищи не обойтись, а для этого нужен огонь. По крайней мере, чуть-чуть дыма выходит в окно, бóльшую же часть ветер задувает назад.