Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– А почему вы решили, что я должен это прочитать?

– Ну… я… если вы не хотите…

– Не лукавьте. Почему вы хотите, чтобы я прочел эту книгу?

– Потому что она хорошая. Она очень хорошая, господин Берлин! Адриа Ардевол – человек серьезный и умный. Но он живет очень далеко от центра мира.

Исайя Берлин положил книгу на стол и сказал: я читаю каждый день и каждый день понимаю, что еще почти ничего не прочитал. А ведь бывает, что мне еще надо и перечитать что-то, хотя я перечитываю лишь то, что достойно этой чести.

– А что этого достойно? – Бернат вдруг как будто превратился в Адриа.

– Способность заворожить читателя. Заставить восхититься умными мыслями, которые есть в книге, или красотой, которая от нее исходит. При всем том, что перечитывание уже по самой своей природе содержит противоречие.

– Что ты имеешь в виду, Исайя? – спросила тетя Алина.

– Книга, которая недостойна того, чтобы ее перечитали, тем более не заслуживает того, чтобы ее вообще читали. – Он посмотрел на гостей. – Ты спросила, не хотят ли они чаю? – Берлин перевел взгляд на книгу и тут же забыл о своей роли хозяина. Он продолжал: – Но пока мы книгу не прочтем, мы не знаем, достойна ли она быть прочитанной еще раз. Жизнь – вещь суровая.

Он поговорил немного о том о сем с гостями, сидевшими на самом краешке дивана. Чай они так и не попили, поскольку Ромэн дал понять тете Алине, что лучше воспользоваться короткой встречей для беседы. И речь зашла о гастролях оркестра.

– Ты трубач? А почему ты играешь на трубе?

– Я влюблен в ее звучание, – ответил Гинцбург.

Они сообщили ему, что следующим вечером играют в Роял-Фестивал-холле. Берлин обещал, что послушает концерт по радио.

В программе были «Леонора» (номер три) [364], Вторая симфония Роберто Герхарда [365]и Четвертая Брукнера. Ромэн Гинцбург солировал в сопровождении нескольких десятков музыкантов. Концерт прошел удачно. На нем присутствовала вдова Герхарда, она была очень взволнована и получила букет цветов, предназначавшийся Деккеру. На следующий день музыканты должны были возвращаться домой после пяти концертов в Европе, которые их совершенно измотали, так что мнения в оркестре разделились: надо ли устраивать микротурне в течение всего сезона, или же подготовить одни большие гастроли летом – правда, мешая таким образом каждому ездить с сольными концертами, – или вообще не связываться ни с какими турне и гастролями, ведь мы и так достаточно отрабатываем на репетициях нашу зарплату…

В гостинице Берната ждало срочное сообщение, и он подумал: вдруг что-то случилось с Льуренсом. Он впервые испугался за сына: у него перед глазами все еще была так и нераспакованная книга. Это оказалось срочное сообщение, продиктованное мистером Исайей Берлином вечером по телефону дежурному по гостинице, в котором говорилось, что он, Берлин, настоятельно просит Берната приехать срочно в Хедингтон-хаус – если можно, прямо завтра, по очень важному делу.

– Текла…

– Как все прошло?

– Хорошо. Присутствовала Полди Фейхтеггер. Она очаровательная. Ей восемьдесят с большим гаком. Букет был больше ее самой.

– Вы ведь завтра возвращаетесь?

– Да… но… мне нужно остаться еще на один день. Потому что…

– Потому что – что?

Бернат, верный своему пристрастию усложнять себе жизнь, не сказал Текле, что Исайя Берлин настоятельно просил его приехать, чтобы поговорить о моей книге, которая его очень и очень заинтересовала, которую он прочитал за несколько часов и уже начал перечитывать, поскольку в ней было много прозорливых мыслей, блестящих и глубоких, по его мнению, ввиду чего он хотел со мной познакомиться. Все это легко можно было бы сказать Текле. Но либо Бернат усложняет себе жизнь, либо это не Бернат. Он не был уверен в способности жены хранить секреты, и тут я могу с ним согласиться. В общем, он предпочел скрыть это и сказал: потому что подвернулась срочная работа.

– Какая работа?

– Да тут кое-что… сложно объяснять…

– Надраться с трубачом?

– Да нет же! Я должен поехать в Оксфорд, чтобы… Есть одна книга… короче, я приеду послезавтра.

– А ты поменял билет?

– Ой, точно…

– Ну разумеется! Это стоило бы сделать, если хочешь вернуться самолетом. Если ты, конечно, собираешься возвращаться.

И Текла повесила трубку. Вот черт! – подумал Бернат. Опять я все испортил. Но на следующее утро он поменял билет на самолет, сел на поезд до Оксфорда, и Берлин сказал ему те самые слова и вручил ему адресованную мне записку, где говорилось: уважаемый господин Ардевол, ваша книга меня сильно впечатлила. Особенно размышления о том, зачем существует красота. И о том, как этот вопрос может задаваться во все времена существования человечества. А также о том, как получается, что этот вопрос неотделим от необъяснимого присутствия зла. Я уже настоятельно посоветовал прочитать вашу книгу кое-кому из моих коллег. Когда появится английское издание? Пожалуйста, не прекращайте размышлять и время от времени записывать ваши рассуждения. Искренне ваш, Исайя Берлин. Я так благодарен Бернату, и даже не столько за последствия этого чтения по наводке, ставшие для меня сверхважными, сколько за то упорство, с которым он всегда стремился сделать мне добро. А я отвечаю благодарностью на все его усилия, говоря ему прямо то, что думаю о его писаниях, и вызывая у него приступы глубокой депрессии. Друг мой, как же сложно жить!