Олег Малахов - Непоправимость волос

11:18 — теперь я растянулась на постели, такой же сырой, как и тогда, в Венецианском дешевом пансионе, где в первый раз мы занялись тем, что мы еще не называли любовью. Потом взглянула на задернутые шторы и слабый пасмурный проблеск солнца. Лицо застывало на узорах штор, незатейливых цветочках, не для подарков, не для букетно-конфетной эйфории маленьких девочек и юношей повзрослее. Делаю выводы. Чем займусь. Куда направлюсь. Буду ли заказывать вино сегодня и напиваться, осознавая, как далеко ушли годы и как долго они еще будут царствовать в моем сознании, призрачными вспышками озаряя память, и все более пугая меня своим отдалением.

12:16 — задумываюсь о времени. О минутах, которые обозначены безжизненными цифрами, даже не несущими какой-то символичности своими сочетаниями. Или именно им я должна быть благодарна за бесконечность переживаний, которые объединяют меня с их кристалличностью, и позволяют им становиться родными, неотъемлемыми знаками. Постель отвергает меня. Ноги коченеют. Я растираю их ладонями. Совсем не по-летнему в комнате. Она хранит чью-то промозглость. Может, твою. Может быть, ты лежал на этой же постели и думал о чем-то совсем далеком от меня, не обо мне, не о нашей истории, которой для тебя, возможно, вовсе не было. Ты посвящал себя миру более просторному и необъяснимому. Ты сам мог лишь догадываться о его влиянии на меня, но сам иногда даже превращался в его повелителя, в движущую силу событий.

12:17 — бессонная остаюсь я в плену своих несбывшихся желаний.

12:18 — дождь.

12:19 — я встаю, надеваю плащ, открываю дверь, закрываю, спускаюсь по лестнице, оказываюсь в холле гостиницы, выхожу на улицу, поднимаю голову вверх, ощущаю капли на лице, и вижу серое небо, и начинаю ждать ночь.

Изменчивость времени и изменение климатических зон влияли на мою чувствительность. Забыв о природном и астрологическом времени, я сижу в парке возле ратуши.

Я — семь, я — есьм. Я — майская яма, яма мая. Я — смесь … семени … с именем. Приглушенный гулом автострады.

В белом плаще, в сумеречном городе. В фантазиях твоего больного не мной мозга. Я приказываю тебе отпустить меня. Оставить наедине. Со сложенными крыльями, которым уж никогда не подъять мое тело и пронести его над своим же неврозом или приступом ностальгии. Я даже не могу просто так пройтись по мосту, которому отдавал всего себя, отпуская вместе со слезами печаль свою в путь по речному городу. Это не старость, и не время. Это безвременье, безымянное существование материи.

За мной тянется вереница судеб. У одной девушки больна мать, а отца она не видела с рождения. Ей приходится работать консьержкой в дешевой гостинице. Почему бы ей не зайти ко мне в номер, который я снял и который она показала мне, зайдя вместе со мной внутрь, отдавая ключи, улыбаясь, уверяя меня, что встретиться со мной на следующий день ей будет сложно, так как она работает еще и тренером бальных танцев в Доме учителя. А почему бы ей не зайти ко мне в номер сейчас, когда я приобрел среди прочих сувениров еще и симпатичную аутентичную женскую сорочку для той, с которой я чувствую себя ментором в параллельной жизни. И почему бы ей, молоденькой консьержке, с приятной внешностью, улыбающейся мне своей уставшей улыбкой, не зайти ко мне в номер, с разваливающейся кроватью, с не закрывающимися окнами, осыпающейся краской, но светлый и завораживающий застывшестью во времени.

Мы вышли на балкон, где она курила слабые сигареты, досчитывая часы до окончания смены. Потом она зайдет ко мне и померяет блузку…

Я спрашиваю, могу ли я попросить ее о некоем одолжении.

Ей по душе приличные предложения. Я не преминул случаем поинтересоваться, будет ли предложение заняться сексом на старой скрипящей кровати номера, в который она проводила меня при вселении, достаточно приличным.

— Что же здесь такого неприличного? — поинтересовалась она.

Но на мой вопрос, нравлюсь ли я ей, она, возмутившись, заставила меня поверить в то, что она, будучи замужем, никем, кроме мужа не интересуется.

Соответственно интересовать ее мог слепой секс, если конечно он исполняется мастерски.

Я хотел обнять ее тело, но слегка прикоснулся к плечу. Свежий запах ее одежды и обволакивающий аромат ее трепетного тела. Она соглашается зайти ко мне, когда завершится ее рабочий день, обещает стать моей моделью. Скоро 8. Конец смены.

Я тебя сменю на нее, у нее тоже красивая грудь, узкие розовые брюки облегают ее напряженные ноги. Тело вздрагивает. Я даже не представляю тебя, города, в который ты ринулась вслед за мной. Я не требовал от моей чувственной консьержки напоминаний о тебе и особенностях твоего тела. У меня с ней все получалось. Мы с вожделением поглощались друг другом.