Алексей Слаповский - Они

Споры — из-за автостоянки. Стоянки и ремонт вообще-то армянское дело, азербайджанцы должны заниматься рынками. Армяне хотят купить стоянку, устроить здесь мойку, настоящие мастерские, а потом, возможно, и заправку. Азербайджанцы отвечают: сами устроим. Это не ваше дело, торгуйте на рынке, говорят армяне. Мы сами знаем, что наше дело, говорят азербайджанцы. Им это место, кстати, тем и дорого, что рядом с рынком. И там свои, и тут свои, хорошо. В окрестных домах несколько десятков семей живет. Когда собираются в выходной у бревенчатого ресторанчика, что в окрестностях ближнего парка, жарят шашлык, кушают и немного выпивают, там скапливается тридцать-сорок машин. А во дворах домов всегда много темноголовых красивых мальчиков и девочек. Дети.

Геран не чувствует своими ни тех, ни других, ни третьих. Да никого вообще. Он давным-давно покинул родину, хотя говорит до сих пор с легким акцентом, учился в педагогическом институте, но работал не учителем, а по знакомству попал в киносъемочную группу, потом поступил на режиссерские курсы и бросил, не закончив, увлекся литературой. Начал писать рассказы. Два из них опубликовали. Потом еще один. Потом вышла книга, первая и последняя. А потом — ничего. Геран работает, где придется, пишет, читает, мыслит, двенадцать лет жил с женщиной, она родила ему сына, но потом нашла мужчину себе под стать — грубого, примитивного, материального, и прогнала Герана. Он и в общежитиях мыкался, и в коммуналках, и снимал комнату, полгода жил вообще в подвале дома. С ним всегда была папка с рукописями и стопа бумаги. Остальное не имело значения.

У Герана есть кое-какие знакомства среди писателей, кинематографистов и прочей сволочи, как иногда в шутку он выражается, но никогда ни на чье внимание не напрашивается, живет и пишет отдельно, сам по себе, веря, что его звезда еще не взошла. Учителей среди современников он не видит, его гений Бунин, как эталон русской прозы, а Геран осознает себя человеком именно русской культуры, хоть и особого происхождения.

Около года назад (ему как раз пятьдесят стукнуло), Герану повезло, он встретил хорошую женщину Ольгу. У нее трое детей, она работает на кухне в кафе, зарплата небольшая, но дают продукты. Геран как-то засиделся в этом кафе до закрытия, размышляя, вышел, а тут у женщины пакет порвался, она собирала с земли, он помог, донес до дома, по пути купили две бутылки пива и посидели на лавке, разговаривая. Ольга, оказалось, хоть женщина и без гуманитарного образования, тоже довольно много читала, пусть и без разбора, и когда-то писала стихи. Узнав это, Геран прочел ей наизусть несколько стихотворений Бунина. Она слушала молча и внимательно. Потом опять поговорили.

— Я уже лет десять ни с кем вот так по-настоящему не общалась, — призналась Ольга. — Деньги, да жить тяжело, да дети, да чего там по телевизору показывают. Вот и весь объем кругозора. А с вами интересно. Вы кто, извините, мусульманин?

— Нет. Христианин.

— Это хорошо. Я не против, в принципе, но вы поймите, я все-таки себя верующей считаю, православной. Понимаете?

Геран понял: эта женщина уже думает о возможности более тесного общения.

И это общение началось очень скоро. Не было места: Геран жил в комнатке у одной старушки, а у Ольги вечно кто-то дома. Смущаясь и стесняясь, как давно не емущался, Геран сказал Ольге, что закончил новый рассказ (книгу он ей уже подарил, она уже знала, кто он) и хочет прочесть его вслух. Но везде люди и помехи, это можно сделать только, например, в гостинице, есть неподалеку недорогая и приличная гостиница. Там он прочтет, заодно выпьют, пообщаются. Ольга согласилась. Геран прочел свой рассказ. Она сделала несколько отчасти прямолинейных, но не бессмысленных замечаний, потом поговорили о жизни. И так далее. Через месяц Геран жил у Ольги. И с тех пор он счастлив. Он пишет так много, как никогда не писал. Он поправил старые рассказы (а некоторые безжалостно выкинул), и папка становится все толще, еще немного — и это будет Книга.

Плохо то, что дети Ольги совсем его не полюбили. Двадцатилетняя Полина его не замечает, как, впрочем, и других, уходит по вечерам, приходит утром, говорит, что танцует в клубе. Может быть. Ольга сказала, что контакта с дочерью нет уже лет пять. На все слова один ответ: «У меня своя жизнь, прошу не лезть!» Семнадцатилетний Гоша смотрит чуть ли не презрительно, для него Геран — «черный». То, что Геран человек европейского образования и культуры, не только не уменьшает эту презрительность, а, кажется, наоборот, разжигает ее: родился «черным» — не надо корчить из себя человека. Кирилл, Килил, Килька дороже всех сердцу Герана, но и он чуждается. Не грубит, не обзывает, бывает часто даже вежливым, но Геран видит, что в этом нет ничего, кроме раннего хитроумия: Килил не по годам смышлен и знает, каким образом строить отношения со взрослыми, чтобы они не мешали жить.