Чарльз Сноу - Дело

Флегматично, словно речь шла о субсидии в десять фунтов стерлингов кому-то из стипендиатов, Браун сказал:

— Боюсь, ректор, что это ставит меня в довольно-таки затруднительное положение.

Он имел в виду, что решение теперь целиком зависит от него. Сказал он это без волнения, потому что, при всей своей дальновидности, он никогда заранее не волновался. Не было в его словах и драматизма, потому что трудно было найти человека, менее склонного к позе. Однако лицо его было озабоченным.

— Признаюсь, — сказал Браун, все еще ровным, примирительным тоном, — мне немного жаль, что все остальные высказались более определенно, чем предполагал сделать это сегодня я сам. Ведь, если я не ошибаюсь, ректор, нам еще представится завтра возможность обменяться мнениями, когда старейшины встретятся наедине.

— Если таково ваше желание, проректор.

— Благодарю вас, ректор. Я предпочел бы не высказывать свое мнение до завтра — утро, знаете ли, вечера мудренее.

Кроуфорд уже запахивал мантию, готовясь встать, когда Браун заговорил снова:

— Разрешите мне только высказать напоследок еще одну мысль. Я чувствую, что это будет только справедливо по отношению к Эллиоту, который уделил нам столько времени и внимания. — Он чуть улыбнулся мне. — Я, как и все мы, очень внимательно выслушал его аргументы. Как он, вероятно, понимает, все мы отдаем себе отчет в сложности этого дела и в возможных последствиях. В части этих последствий — я уверен, что он признает это, — суд неповинен. Наш второй юрисконсульт, Доуссон-Хилл, сделал нам очень серьезное предостережение. Без сомнения, Эллиот понимает, какую ответственность налагает на нас такого рода предостережение. Все присутствующие знают, что при любых других обстоятельствах я, вероятно, первым попытался бы найти какой-нибудь компромисс. Боюсь, однако, что я должен буду занять очень твердую позицию против компромиссного решения, если, основываясь на нем, можно будет заключить, что, с нашего ведома и одобрения, на наших уважаемых коллег и ни в чем не повинных людей кладется тень подозрения.

В шесть часов вечера я сидел у Говардов и слушал их разговор с оказавшимся у них в гостях индийцем, а сам только и думал, что о новостях, которые мне до сих пор не удалось сообщить им. Будь новости хорошими, я как-нибудь ухитрился бы вставить слово. Понимали ли они это? Оба они — сам Говард в особенности — были настроены куда более тревожно, чем в апреле, когда они ждали решения в кабинете Мартина. За пятнадцать минут он выпил два стакана почти не разбавленного содой виски.

Индиец, некто Панде, уже сидел у них, когда я пришел. У него была небольшая изящная голова и красивое лицо; рядом с Говардами он казался особенно хрупким и нервным. Он потягивал апельсиновый сок, мы же трое пили виски. Лаура уговаривала его подписать какой-то протест. Вежливость не позволяла ему не только прямо отказаться, но даже переменить тему разговора. Когда Лаура встала, чтобы налить кому-то из нас виски, я заметил, что она в положении. Сильная, статная, она очень легко носила ребенка. Она, видимо, была уже на шестом месяце беременности. Поймав мой взгляд, она улыбнулась — не мне, а своим мыслям, и в ее улыбке отразилось торжество и в то же время pudeur [37] целомудрие (франц.). .

— Должны же вы понимать… — настойчиво говорила она индийцу.

Доктор Панде был очень вежлив, но понимал не вполне. Я думал о том, что он, без сомнения, называл себя человеком прогрессивных взглядов, так же как они, но это не мешало ему чувствовать себя стесненно в их обществе. Они были слишком самоуверенны. Человеку с тонкой нервной организацией, как у него, было бы куда легче в обществе какого-нибудь реакционера, вроде Г.-С. Кларка с его сдержанными манерами. Мои тревожные мысли снова затеяли бесцельную мышиную возню: что именно сказал Браун? Хотел ли он дать понять, что его решение направлено против нас и что мы проиграли, или же в его словах крылся какой-то другой смысл? Хотел ли он предупредить меня, что мне все равно не удастся сдвинуть его с места сегодня вечером?

Говарды, которые, не отчаиваясь, продолжали убеждать индийца, то и дело исподтишка посматривали на меня, стараясь по выражению моего лица угадать правду. Но, будучи людьми с железным самообладанием, они сумели удержаться от соблазна поскорее выпроводить своего гостя.

Говард, в ответ на одно из высказанных доктором Панде сомнений, сказал: