Чарльз Сноу - Дело

Говард сидел в одном ряду со мной на расстоянии приблизительно одного ярда, и, в надежде заставить его смотреть на меня, я повернулся влево и сел вполоборота, однако встретиться с ним взглядом так и не мог. Он сидел, уставившись в пространство, и, когда я заговорил с ним, так и продолжал смотреть мимо Брауна в угол комнаты, где в косых столбах солнечного света клубились пылинки. Он упорно, с сосредоточенным видом продолжал смотреть в одну точку, словно следил, не отрываясь за пауком, ткавшим паутину.

Уже несколько недель тому назад, хладнокровно взвесив все, я решил, что единственный способ чего-то от него добиться — это заставить его отвечать прямо по существу. Поэтому я начал с его карьеры: он приехал в Кембридж впервые в 1939 году — не так ли? И затем в 1941 году вступил в армию? Ведь он мог оставаться здесь и продолжать свои занятия физикой — каким образом ему удалось добиться, чтобы его не задержали в тылу как ученого?

Он ответил медленно, так же как и на первый вопрос:

— Один мой знакомый помог мне записаться в свой полк.

— Кто это был?

— Собственно говоря, это был один из моих родственников.

— И он легко добился этого?

— Ну, я думаю, он знал, к кому обратиться.

Даже тут он находил возможным насмехаться над своими влиятельными родственниками, которые в любой момент были готовы прийти ему на помощь. Я поспешил переменить тему. Он вернулся в колледж в 1945 году и в 1946 держал вторую часть кандидатского экзамена? А затем он уехал в Шотландию и занялся исследовательской работой под руководством Пелэрета? Почему?

— Меня интересовал этот предмет.

— Вы были прежде знакомы с Пелэретом?

— Нет.

— Но вы знали его имя и репутацию?

— Ну конечно, знал.

Не будет ли справедливым признать, что репутация Пелэрета и его труды произвели на него большое впечатление, настаивал я. Ну, как это обычно бывает с молодыми людьми, когда они ищут, под чьим руководством вести исследовательскую работу? Не справедливо ли будет признать это? Мне не сразу удалось вытянуть из него ответ. Нехотя, мрачно он сказал «да».

— Когда вы пришли к нему в лабораторию, по чьей инициативе вы избрали себе определенную область исследований?

— Не помню.

— Неужели вы не можете вспомнить?

Я чувствовал, что пот уже струится у меня по вискам. Он держался даже более отчужденно, более подозрительно, чем когда я разговаривал с ним наедине.

— Инициатива была ваша?

— Пожалуй, что нет.

— Ну, значит, тогда Пелэрета?

— Пожалуй, что так.

Я добился в конце концов от него признания, что Пелэрет действительно наметил во всех подробностях ход его исследований и день изо дня наблюдал за ним. Внимательнее, чем это обычно делают профессора? Возможно. Находил ли сам он, Говард, исследовательскую работу легкой?

— Не думаю, чтобы кто-нибудь когда-нибудь находил это, — ответил он.

Кое-что из результатов, полученных им, или ими, до сих пор еще считается вполне обоснованным, не так ли? Пауза, затянувшаяся дольше, чем обычно. Пока что никто не критиковал этих результатов, ответил он. Однако есть одна фотография, которая, вне всякого сомнения, была подделана? Он не ответил, только кивнул. Не мог бы он припомнить, при каких обстоятельствах эта фотография очутилась среди других экспериментальных данных? Очевидно, Пелэрет принес ее, сказал он. Не может ли Говард все-таки припомнить, как и когда? Нет, не может. Может быть, он попытается припомнить? Нет, он совершенно не может себе этого представить. Фотографий было очень много, он готовил свою диссертацию и собирался писать объяснения к ним.

— Однако из всех имеющихся эта фотография была наиболее интересной?

— Ну, конечно.

— Вы не можете вспомнить, когда Пелэрет впервые показал вам ее?

— Нет, не могу.

Это была пустая трата времени. Судьям, по всей вероятности, казалось, что он умышленно отказывается отвечать на вопросы. Мне же, старавшемуся вытянуть из него ответы, казалось, что он не хочет постараться припомнить — или же его память была скуднее, чем у большинства из нас, и он просто не мог вызвать в уме никаких картин? Неужели, думал я, он не сохранил никаких воспоминаний о днях, проведенных в лаборатории? Не помнил, как подошел к нему старик, как они вдвоем просматривали фотографии? Ведь с тех пор прошло всего лишь пять лет. У большинства из нас подобное воспоминание, то вспыхивая, то угасая, подчас теряя ясность и отступая в потайной уголок, тем не менее прочно сохранялось бы в памяти всю жизнь.