Чарльз Сноу - Поиски

— С каких пор ты так думал?

— С тех пор, как первый раз увидел вас вместе. После того, как уже начался ваш роман.

— Но почему же?

Он наклонился вперед, и огоньки пламени заплясали в его глазах.

— Тебе будет только больно, если я скажу.

— Я приехал, чтобы поговорить об этом, — сказал я, — независимо от того, больно это или нет.

Потом я добавил:

— Молчать еще больнее.

— Это я знаю, — сказал Хант, — это я знаю слишком хорошо.

Лицо его прорезали глубокие морщины.

— Продолжай, — сказал я.

— Вы хотели разных вещей, — сказал он, — ты и Одри. Противоположного. И разрыв должен был произойти. Я удивляюсь, что этого не случилось раньше…

— Мы мыслили совершенно одинаково, — вырвалось у меня, — мы были ближе, чем ты можешь себе представить. Я говорю тебе, что мы думали одинаково.

— Но нужно ей было не то, что тебе, — сказал Хант.

— Мы были честны друг с другом. — Я уже сердился. — И она говорила мне, чего ей хочется.

— Она говорила тебе то, что ей казалось, что она хочет, — сказал он. — Но на самом деле она хотела совсем другого.

— Как все просто, — натянуто усмехнулся я. — Откуда ты все это знаешь?

— Потому что наблюдал за вами обоими. Ну и то, что наконец случилось… Понимаешь, когда-то я очень интересовался вами обоими. Тебя я знал хорошо… — он запнулся, — и у меня были особые причины интересоваться Одри.

Я заметил его заминку.

Паузы, когда он подыскивал слова, производили на меня большее впечатление, чем когда бы то ни было раньше.

— Нетрудно было догадаться, что это придет. О, я знаю, что вы очень любили друг друга. Начать надо с того, что вы, вероятно, были очень влюблены. Это поддерживало ваши отношения. Но в некотором смысле она с самого начала была несчастлива. Разве это неправда? Разве ты не чувствовал?

Он задавал мне вопросы спокойно, настойчиво, словно ему совершенно необходимо было получить от меня подтверждение этого обидного факта.

— Неправда, — сердито сказал я. — Она бывала неудовлетворена иногда…

— Причины крылись гораздо глубже… Она была неудовлетворена, потому что вы оба стремились к чему-то, — он сделал паузу, — из ряда вон выходящему. А не так уж много среди нас способных на это в течение длительного времени. Ты, может быть, и способен, для тебя это было легче. Но Одри! Она отказывалась от всего, для чего она создана. Замужество, дети, какая-то личная жизнь. И все ради того, чтобы наблюдать, как ты работаешь.

— Она хотела заняться каким-нибудь делом, точно так же, как и жить со мной…

— Но она не могла, — медленно сказал Хант. — Ей было нечем заниматься. Ты действительно веришь, что она хотела чем-то заняться?

— Конечно, хотела, — ответил я. — Во всяком случае, так она думала.

— Ты действительно веришь, что она не хотела выйти за тебя замуж? Почти с самого начала? Неужели ты не замечал, как ей это нужно?

Я вновь почувствовал его настойчивое желание заставить меня участвовать в моем собственном разоблачении.

— Думаю, что ты прав, — сказал я.

Потом у меня вырвалось:

— Но почему Шерифф? И почему таким образом? Почему я не имел представления?..

Меня раздражала ироническая улыбка Ханта.

— Разве это трудно понять? Ты хотел вести такой образ жизни, на какой не многие способны. А ей хотелось верить, что этот образ жизни возможен и для нее.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказал я.

— Но послушай, — продолжал я, — что-то тут все-таки неправильно. Насчет того, что она ушла в поисках убежища. Насчет поисков утешения там, где женщины издавна его ищут. Все это звучит правильно, но, бог мой, если она хотела этого, то ей бы лучше жилось в качестве моей любовницы, чем жены Шериффа. Ты ведь понимаешь, что она вышла замуж не за самого респектабельного мужчину в городе, а за Шериффа. У которого семь пятниц на неделе. У которого нет денег, чтобы дать ей то, что я могу дать. У которого нет ничего, что ей может быть нужно.

— Ты ведь знаешь, он нравится женщинам, — после небольшой паузы сказал Хант. — Но дело не только в этом.

— В чем же тогда?

Я начинал терять терпение. И в прошлые годы Хант был тугодумом, но теперь он стал еще медлительнее. Меня возмущала его обстоятельность, он же видел, что мне это действует на нервы.

— Я думаю, дело в том, что у Шериффа и у Одри очень много общего. Он изображает из себя то Самоотверженного Ученого, то представителя богемы, то Дон Жуана, но сам он никогда в это не верит. Ему хотелось бы стать профессором, потому что это солидно. Возможно, он и станет профессором. Но в глубине души он хочет одного — хорошего дома, который будет стоять в глубине его собственного участка земли. И чтобы это было в хорошем районе, вдали от центра. Он хочет, чтобы у него была жена. И ребенок, а то и двое. Обо всем этом он мечтает и сейчас, в какие бы приключения и безрассудства он ни пускался. Неужели ты не видишь этого? Ты ведь знаешь, на что он способен. Но все равно он всегда будет возвращаться к своему идеалу — домику в пригороде.