Чарльз Сноу - Поиски

Как только лаборатория открылась, я немедленно вернулся в Лондон, и дела с первого же дня пошли как по маслу. Наконец-то установка стала приобретать под моими руками окончательный вид. Каждая деталь получалась даже чуть лучше, чем могла бы; мне просто удивительно везло: почти не было поломок и непредвиденных случайностей. В середине февраля установка начала работать. Пробные испытания с кристаллом бромистого натрия (заказанного мною от избытка чувств еще пять месяцев назад) прошли прекрасно. Я стоял чуть отступя и смотрел на свою установку — на сверкающую рентгеновскую трубку, внутри которой метался, вспыхивая, разряд, огражденную проволочной сеткой; на сетке я повесил табличку «Опасно — 2000 вольт»; великолепная конструкция из стекла и металла в защитном кожухе, черный квадрат ионизационной камеры, яркое пятно на шкале гальванометра — сверкающий кружок, на фоне которого видна черная вертикальная черта.

Я просто не мог налюбоваться на свою установку.

За прошедшие месяцы я весьма тщательно разведал возможности кристаллографии, и к тому времени, когда установка была готова, я совершенно точно определил, в каком направлении пойдут мои исследования. В своих замыслах на первых порах я исходил главным образом из соображений целесообразности, ибо я, конечно, не мог рассчитывать на то, что университетские власти примут на веру мои выдающиеся способности. Я должен был доказать им это в соответствии с их требованиями. После этого я собирался пойти своим собственным путем, и я уже знал, каков будет этот путь.

Для начала я решил взять несложную тему. Она была не так уж увлекательна, но почти наверняка должна была дать мне определенные результаты. Итак, я принял решение немедленно начать исследование структуры некоторых манганатов; я был почти убежден в том, что расположение атомов в них сводится к одной из простейших симметрий, и тем не менее по каким-то причинам структура их была до сих пор не исследована. Если я смогу решить эту проблему, я создам себе известную репутацию.

Я обдумал все это со всей возможной объективностью, Я мечтал взять затем какую-нибудь крупную тему. У меня был план заняться одной из простейших групп органических соединений, о структуре которых еще никто не задумывался. Я уже представлял себе метод анализа с использованием приема аналогии, который я впоследствии действительно применил. Я был настолько самоуверен, что заглядывал еще дальше в будущее — в область белковых веществ и других жизненных субстанций, чьи химические формулы были еще неизвестны, — я был уверен, что при наличии мужества и удачи кристаллография может привести меня и в эту область. Но нужно было ждать, еще не пришло мое время. Излагать сейчас мои истинные планы было бы идиотизмом, это выглядело бы мальчишеством, и меня наверняка сочли бы нужным не только не поощрить, но и одернуть. Это было бы похоже на первую речь молодого члена парламента, который вносит туманное предложение об уничтожении трущоб.

Я все прекрасно понимал, и потому в день, когда моя установка была закончена, я приступил к исследованию структуры манганатов. Тремлин одобрил меня: «Академически правильный выбор», — сказал он (у меня всегда было отвращение к слову «академический»). Зашел Остин и задал традиционный вопрос: «Все в порядке?»

— Установка готова, профессор, — сказал я. — Я намерен заняться выяснением структуры манганатов.

— Ага, — кивнул он, вышел из комнаты и вернулся опять, поигрывая цепочкой для часов. — Работа над кристаллами — очень сложная вещь, — возвестил он.

После этого он удалился.

Я твердо решил отложить пока свои более широкие планы и заниматься структурой манганатов, но это было слишком большим испытанием для моего терпения, и я стремился закончить эту свою первую работу возможно скорее. Я должен был работать очень тщательно, но при этом я торопился и никогда в жизни не работал так много. Мне хотелось поскорее покончить с манганатами. И хотя я старался держать в узде свои мысли, иногда они все-таки устремлялись в более увлекательное будущее.

В течение трех месяцев, до середины лета, я ежедневно приходил в свою лабораторию в половине девятого; светящееся пятно гальванометра тихо ползло по шкале и замирало, я записывал результаты, повторял опыт, изменяя угол камеры, и опять следил за движением светящегося пятна. И так каждое утро, до того момента, когда за мной заходил Шерифф и мы вместе отправлялись завтракать. Обычно мы шли в закусочную, находившуюся по соседству, я всегда завтракал стоя — за целое утро я уставал от сидения.