Видади Бабанлы - Когда молчит совесть

После войны село быстро меняло свой облик. Один за другим вырастали ладные двухэтажные дома с широкими, застекленными верандами, совсем такие, о каких мечтал когда-то Мехрали. Село строилось по плану, между домов разбивали сады, цветники. И когда разрослись, зазеленели сады, новые дома стали еще краше, а старенький дом Мехрали теперь казался среди них приземистым и неуклюжим.

А с тех пор как Вугар и Исмет уехали в Баку учиться, дом и вовсе осиротел. Не звучали больше в его стенах молодые голоса, и Шахсанем на все махнула рукой. Стены постепенно растрескались, снаружи и внутри осыпалась штукатурка, обнажая кирпичи, ветры сбрасывали с крыши черепицу, и она стала напоминать выжженную зноем сухую землю.

Может, и есть во всем этом какая-то мудрость — каждому свое время!..

Наконец они добрались до дома. Вугар в задумчивости перешагнул порог и едва не упал, забыв, что земляной пол давно осел и возле порога образовалась глубокая впадина. Облокотившись о притолоку, Вугар долго не двигался с места, пока глаза его привыкли к темноте. В двух маленьких окнах, выходивших на низенькую галерею, стекла почти все были выбиты, и вместо них вставлены листы картона и фанеры. Шахсанем торопливо шарила рукой по стене и, наконец, нащупав выключатель, зажгла свет. Не прикрытая абажуром электрическая лампочка, свисавшая на шнуре почти до полу, осветила жалкое убранство комнаты. Казалось, даже лампочка решила испытать Вугара, продемонстрировав все предметы в их неприглядной наготе: закопченный, провисший потолок, черный, словно вымазанный мазутом, очаг, потрескавшиеся, в пятнах, стены, шаткую, старенькую тахту с короткими ножками.

Держа в руках висячий замок, Шахсанем грустно наблюдала за сыном, угадывая его мысли.

— Дом наш доживает свой век, сынок, — дрожащим голосом проговорила она. — Как и я, старая, на последнем дыхании держится. Ветер чуть посильнее подует или гром загремит, трясется как в лихорадке. А я со страху забьюсь в угол и жду: вот-вот рухнет на голову.

Лицо Вугара мрачнело с каждым мгновением, он молчал. И вдруг Шахсанем заговорила быстро, словно это и не ее голос звучал минуту назад.

— Нынешней весной явилась ко мне из колхоза комиссия. Осмотрели дом, ушли. А через три-четыре дня вызвали в правление. Положили передо мной длинную-длинную бумагу; распишись, говорят. «Что за бумага?» спрашиваю. «Решение общего собрания, — отвечают. — Ты старейший член нашего колхоза, твой покойный муж больше всех для нашей артели в свое время старался, потому мы решили построить тебе новый дом в самом центре села». Поблагодарила я и отказалась. Большое, мол, вам спасибо за заботу, только новый дом мне не нужен. Сыновья мои уже окончили учиться, не сегодня-завтра получат в Баку хорошую квартиру и меня к себе заберут. Зачем колхозу лишние деньги тратить? Знаешь, свет моих очей, не хотела я тень на вас бросать, мало ли что люди могут подумать. Может, мне в лицо и не скажут, а за спиной разговоры пойдут: сыновья у нее ученые, а она за счет колхоза дом строит… В город мне ни к чему, что я забыла в этом городе, сынок? Жить мне осталось самое большое два-три года. Доживу свой век и здесь. Ветхий дом, да свой! Мехрали строил, как бросить? Была я верной женой, такой и умру. Каждую неделю хожу к нему на могилу. Посижу, поговорю, вот и полегчает на душе.

Вугар взглянул на мать. Как горько отозвались в его душе материнские слова, сказанные о нем и Исмете.

«Мама, мама, как ты простодушна и наивна! — мысленно обратился он к ней. — Разве мы ученые? Знала бы ты, что со мной сделали! Перечеркнули мой многолетний труд, нагло оклеветали, не стесняясь моим присутствием. Если бы ты услышала хоть одно из обвинений, ты бы ужаснулась, мама! Я даже стесняюсь рассказать тебе всю правду! Не хватит у меня на это ни храбрости, ни мужества. Мне стыдно перед тобой, мама! Не потому, что в наветах есть хотя бы малая толика правды, а потому, что не оправдал твоего доверия. Сколько труда положила ты на меня, сколько лишений и мук перетерпела — и все напрасно! Из последних сил учила, дала мне высшее образование. Окончив институт, я мог пойти работать, и тебе стало бы легче жить. Но продолжал учиться, поступил в аспирантуру, ты осталась одна-одинешенька в старой, дырявой халупе, без помощи, без опоры. А что я дал тебе взамен?.. Пустые обещания, пустые надежды! Вот этих-то обещаний, оказавшихся пустыми, и стыжусь, мама. Ты думаешь, я приехал в село, чтобы навестить тебя? Вовсе нет! Я сбежал от дурных людей, от клеветы и наветов!.. Ты с первой минуты нашей встречи хочешь услышать от меня что-нибудь утешительное. Утешение хорошая штука, мама! А я не могу тебя даже ласковым словом порадовать. Язык не поворачивается. Наверняка ты толкуешь мое молчание по-своему, думаешь, твой сын решает сейчас какие-то очень важные научные проблемы… Но увы!…»