Анатолий Медников - Открытый счет

— Спасибо, Илья Ильич, за хорошее слово в этот момент… Одним словом — спасибо! — Сергей прижал ладонь к сердцу.

— Вот-вот начнётся… большое дело, — сказал Самсонов.

— А мы где будем?

— Пока в резерве. Но быть по команде — „товьсь!“. Тут у немцев знаешь какая оборона, полоса за полосой, говорят, аж до Берлина. Да и сам населённый пункт — Берлин — ого! Возьми его! Так что могут временно использовать как штурмовую группу.

— Понятно.

— Вот дошли сюда. Последние рубежи берём, а последнее всегда самое тяжёлое. Это точно!

И Самсонов вдруг улыбнулся неопределённо и загадочно, словно бы каким-то мыслям, которые и удивили и растрогали его.

В улыбке этой Сергею почудились гордость Самсонова за то, что „дошли“, и от того, что надо брать эти „последние рубежи“, на которых ещё прольётся немало крови, и естественная тревога перед наступлением, и естественное желание уцелеть и увидеть сияющее солнце полной победы.

Думал ли так Самсонов? Или же это были мысли самого Сергея и поэтому он именно так прочёл улыбку Самсонова?

Кто знает?!

Сергей ответил Самсонову глубоким, со стеснённым сердцем, многозначительным вздохом.

— Ладно, Серёга, вздыхать нам или ещё рано, или уже поздно! Иди к своим солдатам. Там Окунев уже зачитывает „Обращение Военного Совета“. Скоро грянет гром!

В траншее, где находился взвод, Сергей действительно увидел майора Окунева. Подсвечивая бумагу карманным фонарём, майор читал „Обращение“ группе солдат. В других траншеях это делали сейчас многие офицеры и политработники полков и дивизии. В „Обращении“ говорилось:

„Боевые друзья!.. Пришло время нанести врагу последний удар и навсегда избавить нашу Родину от угрозы войны со стороны немецких разбойников.

Пришло время вызволить из ярма фашистской неволи ещё томящихся у немцев наших отцов и матерей, братьев и сестёр, жён и детей наших.

Пришло время подвести итог страшным злодеяниям, совершённым гитлеровскими людоедами на нашей земле, и покарать преступников. Пришло время добить врага и победно закончить войну!..“

Окунев на минуту остановился и вздохнул так, что это услышали все. Спокойный, грубоватый, насмешливый человек, он сейчас был взволнован, и это чувствовалось по его голосу. И Сергей подумал, что нет солдата, которого бы оставила равнодушным эта поистине историческая минута. Да и кто мог оставаться спокойным, слушая такие слова здесь, на переднем крае, в темноте траншеи, прижавшись плечом к плечу товарища, за несколько минут до штурма, до той временной грани, за которой начинается бой и каждому уготована то ли жизнь, то ли смерть.

По телу Сергея прошёл холодок нервного возбуждения.

Вдруг кто-то из солдат шёпотом, но так, словно это был крик, зовущий в атаку, выплеснул ото всей души:

— Товарищи, даёшь Берлин!

— Ура! — вырвалось у Петушкова.

— Тише, ты! — зашикали на него со всех сторон.

— Душа не терпит!

— Добить, добить зверя!

— Слава тем, кто первыми ворвётся в Берлин! — бросил призыв Окунев.

„Слава!“ — мысленно повторил Сергей.

— Ура… а… а! — снова громче разрешённого крикнул Петушков.

— Товарищи, товарищи, тише, митинг будем закруглять. Ваши чувства понятны. Но шуметь нельзя. Сейчас каждый имеет немного времени подготовиться к бою. Свиридов здесь? — спросил Окунев.

— Здесь, — ответил Сергей.

— Ну давай, лейтенант, шуруй, как положено. Чтоб задачу выполнить! Народ у тебя, сам видишь, орлы! — Окунев пожал руку Сергею. — Бывай, Сергей Михайлович! Я пошёл дальше. „Обращение“ приказано довести до каждого солдата…

…Артподготовка началась ровно в пять часов по московскому времени. Было ещё темно, но на горизонте кто-то словно приподнимал над землёй тёмное лохматое одеяло из туч и тумана.

А потом разом раскололась земля. Всё вокруг заполнилось таким грохотом, что стало трудно не только говорить, но и словно бы дышать. Сергей спрыгнул в отрытую разведчиками земляную щель. Он бы лёг там на землю, закрыв ладонями уши, если бы вдруг не увидел, как зажглось „солнце“. Свет его — непривычно резкий и сине-голубой — растёкся вокруг широкой полосой, и нельзя было понять, откуда он исходит.

— Прожектора! — произнёс Самсонов, стоящий рядом с Сергеем.

Их было сто сорок три мощных прожекторных установки — миллионы электроламп. В ту минуту Сергей не знал этого. Он увидел только, как в синем трепетном свете на стороне противника поднялась в воздух земля огромным тёмным валом, и эта стена дыма и пыли, не пропускавшая даже лучей прожекторов, двигалась в глубину немецкой обороны.