Анатолий Медников - Открытый счет

Прошлой осенью Зубов был ранен неподалёку от границ Польши, и армейский госпиталь, в который он попал, находился ещё в полосе боевых действий.

Был жаркий день, когда Зубов лежал на столе в крестьянской избе, временно превращённой в операционную. Там стояло несколько таких столов, рядом с Зубовым громко стонал пожилой солдат, и сестра, лишь прикрыв марлей открытую рану Зубова, всё время отходила к этому солдату, кричавшему от боли или от страха.

Зубов лежал спокойно и видел, как над ним летают по избе крупные, назойливые мухи и садятся на его рану. Ему надо бы крикнуть сестре: «Бросьте вы этого истерика солдата и закончите мою перевязку!» Но он не сделал этого.

Мухи посидели на ране Зубова и улетели, а когда плечо его и грудь охватила затвердевшая «рубашка», на ране, под гипсом… появились… черви!

Сейчас Зубов только лёгким вздохом отметил про себя мелькнувшее перед ним воспоминание. Только тот, кто сам испытал, как черви, которых ты не видишь, но чувствуешь, копошатся в твоей ране, только тот может себе представить, что испытал Зубов, когда ещё в армейском санбате он нечаянно сделал это «открытие». Почёсывая нестерпимо зудящую кожу, он просунул тоненькую палочку в отверстие гипсового манжета и вытащил… живого белого червя!

Долгожданная летучка появилась на следующий день. И он дал себя погрузить в пульмановский вагон, оборудованный двумя рядами нар.

Шло большое наступление, главный поток грузов двигался на запад, сначала танки, пушки, потом уже раненые. Это война.

Их санпоезд долго тащился к Калуге. Но когда подъехали, выяснилось, что калужские эвакогоспитали переполнены до отказа. Санпоезд повернули на другую ветку, повезли… на запад, куда-то в район Ржева. Но об этом Зубов узнал позже.

Место его оказалось у маленького окошка на верхних нарах, и оттого, что вместе со свежим воздухом в душный вагон влетели шум ветра в лесах, и тяжкое дыхание паровоза, и громкий перестук колёс, Зубов острее чувствовал, как свеж и прекрасен живой мир природы за красной стеною вагона.

Но, может быть, именно поэтому зуд в ране так нестерпимо мучил его. Он признался соседу в своих мучениях, тот вызвал врача, ответившего Зубов у, что в условиях санлетучки никто не будет, да и невозможно снять гипс.

— Они, к вашему сведению, майор, — сказал дежурный врач, — пожирают гной и даже полезны.

— А мясо они не прихватывают? — спросил Зубов. — Вы можете поручиться?

— Вы не думайте об этом, майор, — сказал врач. — Тогда будет легче.

— Не думать! Вам хорошо советовать. А я уже не могу, не в силах больше терпеть! — закричал он врачу и уткнулся головой в подушку.

О, как в ту душную ночь метался Зубов на трясущихся нарах вагона!

Как мучительна была эта боль, да и не боль даже, а невыносимый зуд, покалывания и словно бы укусы, хотя Зубов и понимал, что они не кусаются. Какие тут нужны крепкие нервы и отсутствие воображения, ибо, живое, непрерывно воспламеняющееся, оно стало главным его врагом в ту ночь. Измученный, он забылся коротким сном, но вдруг просыпался от резкого толчка вагона, и снова накатывали на него муки плоти и воображения, и минутами Зубову казалось, что он теряет над собой контроль.

И может быть, он закричал бы или заплакал, если бы почему-то не боялся разбудить храпящий, посапывающий, сладко зевающий во сне вагон.

Да, теперь он мог признаться себе, что подумывал тогда о самоубийстве. Открыть окно или дверь и… броситься под колёса. Сама мысль о возможности самоубийства приносила ему тогда лишь краткое облегчение…

Долго, очень долго длилась та ночь душевной слабости, упадка сил, глубокого отвращения к себе, своему телу.

Но все ночи проходят. А на рассвете Зубов забылся сном. Утром они подъехали к месту назначения. Это был госпиталь где-то подо Ржевом, прямо в лесу, около которого сбилось много санитарных поездов.

Раненых перенесли в вагоны узкоколейки и повезли в глубину леса. Он весь по верхушкам был оплетён маскировочной сеткой. Дорога вела к баракам, полувры-тым в землю, и подземным бункерам, совершенно незаметным с поверхности.

Зубов был ходячим, сам двигался и поэтому быстрее других попал в операционную, тут же потребовав, чтобы с него сняли гипс. Но врачи не торопились. Это ведь целая морока. Никогда в госпиталях не торопятся снять гипс. И тогда Зубов закричал. Он кричал, что будет биться об стену, чтобы расколотить на себе гипсовую рубашку.