Анатолий Медников - Открытый счет

— И всё же спрашивают! А! Значит, уже накипело до крайности.

— Мне это понравилось, Александр Петрович. Не то что кричать в пустое небо. Тут живое общение.

— Ещё бы, — сказал Зубов.

Так они, разговаривая, дошли до землянки командира роты, здесь Зубов отпустил Сергея Свиридова, а сам позвонил в разведотдел майору Окуневу.

— Игорь Иванович, где эти почтари, которых я допрашивал ночью? Не отправил ещё?

— Нет, где-то тут у меня.

— Пришли мне одного.

— Зачем? — удивился Окунев. — Ах вы, алхимики, всё из дерьма золото добываете! Ну ладно, подброшу, только верни живым. Фрицы уже заприходованы.

— Если я вернусь живой, то и немец. Будет порядок. Игорь Иванович, спасибо! — крикнул в трубку обрадованный Зубов.

…И вот снова выступ на Одере, и рядом с Зубовым стоит один из пленных почтальонов, тот самый рыжий Ганс Клорен, которому Зубов ночью передал письмо от его матери.

В траншее Зубов сказал немцу:

— Клорен, вот вам рупор, расскажите своим бывшим сослуживцам, как вы попали в плен. Я буду стоять рядом, но я не контролирую ваших мыслей.

— Яволь! — сказал Клорен и вытер пот с лица. Может быть, он боялся, что его привели на передний край для расстрела.

Зубов же хотел проверить — не заговорят ли немцы ещё раз, но уже не с ним, а со своим почтальоном, он назовёт им имена знакомых солдат и даже их родных, и поэтому слова Клорена не вызовут сомнений в немецких траншеях.

Клорен заговорил. Ему ответили с западного берега, но не вопросами, а упрёками в том, что Клорен говорит под диктовку комиссара с наганом.

Тогда Зубов взял у Клорена рупор, закричал, что он, русский майор, действительно стоит рядом, но вовсе не диктует и не угрожает оружием.

Затем Зубов ответил на несколько вопросов, однако всё закончилось тем, что немцы всё-таки открыли по выступу огонь из миномётов.

Было бы по меньшей степени наивно думать, что такая прямая агитация из траншеи в траншею будет сходить безнаказанной. Не перевелись же на немецкой дамбе офицеры и эсэсовцы. Зубову было не привыкать к такому финалу, немало хороших и храбрых офицеров из седьмого отделения сложили свои головы под огнём нацистов, взбешённых нашей радио- и голосовой пропагандой.

Мины рвались густо, воздух заволокло дымом. Клорен побледнел, и в глазах его отразилось отчаяние. Он, настроившись уже на безопасную жизнь в плену, сейчас мог погибнуть от немецкой мины.

— Пошли! — махнул ему рукой Зубов.

Они начали отход по траншее. Надо было проявить усилие воли, чтобы не побежать сразу и впереди немца.

Но вот Клорен, натянув пилотку поглубже на голову и пригнувшись, понёсся по траншее длинными прыжками, смешно вскидывая худощавый зад, потому что мина рявкнула где-то совсем рядом, а за ним, с минутным душевным облегчением, смог побежать и Зубов, чувствуя своё бурно колотящееся сердце…

…В траншее, неподалёку от переднего края, они натолкнулись на майора Окунева.

— А, приветик! Фрица сохранил? Да вижу, вижу — в целости. О нём спрашивали сверху. А вы здорово запыхались. Даёт прикурить!

Окунев улыбался, однако в тоне его трудно было отыскать сочувствие.

— Мины кидает?

— Густо, — сказал Зубов.

— Невежливо, грубые люди. А сколько всё-таки ожидается к вечеру перебежчиков? Сможем ли всех принять?

Озабоченность, которую пытался изобразить на лице Окунев, больше смахивала на издёвку.

— К чему столько иронии, Игорь Иванович? — спросил Зубов.

— Поражён состоявшимся братанием; правда, только руки не протянуть — Одер разделяет.

— Не братание, а интересная форма пропаганды, немцы спрашивают, мы отвечаем.

— Не верю я немцам, Александр Петрович, фашистам не верю. Если отвечать им, то только огнём! Ну, бывайте, — сказал Окунев с сердитым лицом, затем протиснулся в узкой траншее мимо Зубова и Клорена, плюнул себе под ноги и, не обернувшись, зашагал дальше вдоль берега.

Зубова и Лизу вызвал к себе начальник политотдела армии. Он сам позвонил и назначил встречу.

Есть что-то всегда безошибочно верное в интонации первых же слов, сказанных по телефону, даже в том случае, если словами этими ещё ничего не сказано. Зубов, опустив трубку на рычаг, начал уже готовить себя к возможным неприятностям.

И сейчас, сидя в газике, который вёз его в политотдел, Зубов вспомнил и выступ на Одере, и всё, что произошло, когда он находился там, сначала с Сергеем Свиридовым, потом с немцем Клореном.