Анатолий Медников - Открытый счет

Но в ту минуту?.. Он и сам спросил: «Неужели наступают?», но смотрел при этом не на карту, а на родное лицо со следами усталости, мешочками под глазами, новыми морщинами на лбу.

— Да, стараются улучшить свои позиции, — ответил генерал. — А ты что, удивился?

— По дороге слышал решения Ялтинской конференции. Германию делят на зоны, есть даже договорённость насчёт общей администрации.

— А Германию ещё надо брать с большими боями. И прольётся кровь. Ну ладно, рассказывай, как доехал? Письмо привёз от мамы?

— Привёз, — сказал Сергей.

Вошёл Волков, не отвлекая комдива, молча положил на стол бумаги и тут же вышел. Отец прочитал письмо, спросил, знает ли Сергей его содержание?

— Мама просила вручить лично.

— Она пишет, чтобы я поберёг тебя.

— Ты же знаешь маму, её вечные страхи?!

Сергей пожал плечами, как бы объединяя себя и отца в едином мнении относительно «этих страхов».

— Но, но, полегче насчёт матери!

Отец вздохнул, потом крикнул адъютанту, чтобы он принёс два стакана чаю и чего-нибудь поесть.

— Обедал?

— Да.

— Выпьешь чего-нибудь с дороги?

— Не хочется.

— Тебе надо определиться в часть сегодня же. У меня жить не будешь.

— Конечно, — кивнул Сергей, — пусти меня в развед-роту. Прошу в разведроту, — поспешно повторил Сергей, предчувствуя колебания отца: просьба матери, единственный сын, можно устроить в штабе, во втором эшелоне, благо война идёт к концу.

Говоря это, Сергей следил за глазами, которые смотрели на него немного сердито и очень внимательно, тем собранным, полным внутренней энергии взглядом, которым отец всегда вольно или невольно умел привлекать к себе симпатию собеседника.

— Значит, в разведроту?

— Не боги горшки обжигают.

— Нет, это вредная поговорка, именно боги, точнее — мастера своего дела. Не хочу пугать, но в разведке риска больше на солдатскую и офицерскую душу, чем где-либо ещё.

— А по-моему, ты запугиваешь меня, отец! — сказал Сергей.

— Нисколько. Я хочу тебе сказать прямо. В разведке ты будешь заметен, на виду, а у командира дивизии не может быть сына… труса!

И, видя, как Сергей покраснел, не находя что ответить, отец добавил:

— Не обижайся, Серёга, я тебя знаю, как… сына, по вместе мы не воевали.

— Тебе не придётся за меня краснеть, произнёс тогда Сергей, всё же обидевшись на отца в той мере, в какой он вообще мог на него обижаться.

«О тебе я знаю больше, чем ты обо мне», — хотел сказать он, но промолчал.

«Во всяком случае, — думал Сергей, пока отец просматривал какую-то бумагу, взяв её со стола, — в семье Свиридовых сын знает об отце многое, хотя бы потому, что всегда испытывал к нему уважение как к личности, к его боевой биографии, куда входила гражданская война, и Первая Конная, и борьба с басмачами в Средней Азии».

Свиридовы часто переезжали всей семьёй из города в город, больше трёх-четырёх лет не задерживались на одном месте. Сын военного, Сергей понимал необходимость этих переездов и даже гордился тем, что много путешествует вместе с отцом.

Каждое лето он гостил в военных лагерях. Ещё мальчиком он полюбил порядок и строгую красоту летнего военного городка: и марширующие по плацу батальоны, и запах кавалерийских конюшен, и пушки, катящиеся в конной упряжке, и чадящие дымом и бензином танки и танкетки, оставляющие на земле крупный рубчатый след от гусениц.

Ему было лет одиннадцать, когда, стоя рядом с отцом в тире, он впервые стрелял из настоящего нагана, испытывая при выстрелах и страх, и жгучее удовольствие.

Однажды его посадили в настоящую танкетку на командирское место рядом с водителем, сверху накрыли бронированной плитой, и весь видимый мир сжался до размеров узкой прыгающей прорези на металле — смотровой щели. А рядом, как живой, жарко дышал мотор, скрежетали рычаги фрикционов, и Серёжу больно подкидывало на жёстком сиденье… Но он был счастлив — прокатился в танкетке!..

Обычно из летних военных лагерей мальчика было трудно выманить в пионерские. А зимой, когда он ходил в школу и мало видел папу дома, его образ всегда связывался с пением лагерных сигнальных труб, громкими командами, гулким топотом сапог под звуки походной песни. И запах кожаной отцовской тужурки, опоясанной широким ремнём с маленьким браунингом на боку, запах ремней, прикосновение тёплых, сильных рук с загрубевшими ладонями — всё это часто вспоминалось Сергею, когда отца уже не было рядом и началась война.

С годами он догонял отца высоким ростом и гордился тем, что всё более становился похож на Свиридова-старшего. Когда в декабре сорок четвёртого, за два месяца до выпуска из училища, он на несколько часов заехал домой, вошёл твёрдым шагом в столовую и мама увидела его в военной форме, — она вдруг почему-то заплакала, прижавшись лицом к Серёжиной щеке, сразу ставшей влажной.