Анатолий Медников - Открытый счет

— Шпандау будем помнить, — сказал Зубов.

— Как поживает наша любовь? — спросил Окунев и тоскливо посмотрел куда-то вдаль, поверх голов.

Зубов понял: Окунев спрашивает о Лизе.

— Лиза сейчас в Берлине. Предлагают работать в нашей военной администрации. Послали пока обследовать район зоопарка. Вот случай какой смешной она рассказала. Значит, к одному повару, к его походной кухне наладилась ходить рыжая собака, лохматая, худущая, аж все рёбра видно. Повар ей налил миску борща — слопала, вторую — тоже, полведра — всё съел пёс. Тогда этот повар подозвал товарища. Посмотри, говорит, какая собачка ко мне прибилась, немецкая овчарка, я таких больших не видел ещё, сколько рыжей шерсти и морда огромная. Товарищ пришёл, посмотрел. Да это, говорит, лев! Повар чуть в обморок не упал.

Зубов первым рассмеялся, ему хотелось переменить грустную тему, как-то развлечь Окунева.

— Лев! Из зоопарка берлинского, клетки разбомбило, а зверей немцы не кормили, наверно, месяц или больше, не до них было, — продолжал Зубов, поддерживаемый хохотом, которым залился Сергей.

Но Окунев лишь слегка усмехнулся, больше из вежливости, чем от души. И Зубов удивился не столько лёгкой бледности его лица, сколько выражению того обретённого спокойствия и даже какой-то отрешённости от того, что происходит вокруг, которые Зубов не раз наблюдал у раненых в госпиталях. Так, словно бы теперь Окунев узнал такое, что неизвестно Зубову, ни Сергею, что-то такое мучительно-горькое и вместе с тем возвышающее над мелочностью житейской суеты.

— Александр Петрович и ты, Сергей Михайлович, — произнёс он, когда Сергей, почувствовав значение взгляда Окунева, резко оборвал свой смех. — Я, ребята, собирал в последний год войны "сувенирчики" разные. Представлял себя коллекционером. Что вещи — ерунда! Они нас переживают. Одним словом, теперь вижу, только душу запылил.

Зубов вспомнил, как Лиза однажды рассказала ему об "увлечении Окунева", и сейчас он молча выжидал, не понимая ещё, куда клонит Окунев своим непрошеным признанием.

Окунев вздохнул с облегчением, словно бы избавился от какой-то тяжести, и посмотрел сначала на растроганного Сергея, в глазах которого стояли слёзы, потом на смущённого Зубова.

Зубов молчал, боялся сейчас неловким словом причинить боль товарищу.

— Эх, Бурцев, Вася Бурцев, — вздохнул затем Окунев, — лихой был разведчик! "Завещание" оставил, помните, ещё на Одере?

Тогда Зубов ответил, что они искали брата Бурцева, но пока безрезультатно.

— Ещё я скоро включусь в это дело, Игорь Иванович. Вот только бы узнать, в каком лагере. Сколько их здесь? — спросил Сергей у Зубова.

Но Зубов, нахмурившись, не ответил. Он вновь думал о лагерях, поэтому, должно быть, вспомнил, как однажды в штабе офицеры заговорили о каком-то не то "труде", не то "завещании" Гитлера, в котором, по слухам, перед смертью он призывал немцев к новой войне с Россией и пытался оправдаться перед потомками.

"Если никогда не осуществятся эти "предначертания" Гитлера, то и "завещание" разведчика Бурцева в главном будет выполнено нами, его товарищами", — подумал Зубов со стеснённым сердцем, и оттого, что эта простая мысль так ясно и чётко отложилась в его сознании, Зубову стало легче на душе, и он твёрже взглянул в глаза Окуневу.

А Окунев начал расспрашивать о дивизии: как она расположилась в немецких городках, что слышно насчёт демобилизации.

— Старогодков-солдат вот-вот отправят домой, об остальных пока не слышно.

— А в разведке у нас таких возрастов нет, которым за пятьдесят, — вставил Сергей.

— Откуда же им быть в разведке? Люди в разведке долго не выживают, только вот мир на них, на таких людях, стоит вечно!

И, сказав это, Окунев вдруг подмигнул Сергею и Зубову с былой ухмылкой и озорством в глазах, как тот прежний, грубоватый, энергичный и насмешливый Окунев, которого хорошо знали разведчики.

— Послевоенные планы обдумываешь, Игорь Иванович?

Зубов почему-то рассчитывал услышать утвердительный ответ.

— Не спешу. Пусть починят, сколько можно. — Окунев показал глазами на загипсованные ноги. — Скажу одно — жить хочется!

Когда начали прощаться, Окунев долго тёрся колючей, небритой щекой о щёки и губы Зубова, поцеловал в лоб Сергея и несколько раз повторил:

— Единокровной моей дивизии и всей разведке пламенный привет!

Уже у самых ворот немецкого парка офицерам повстречался пожилой солдат-санитар. Он тащил ведро, заполненное до краёв большими и мелкими, уже поржавевшими и окрашенными свежей, алой кровью осколками металла. Это были куски стали, недавно извлечённые из ран.