Серж Резвани - Загадка

— А вы тоже испытали на себе его обаяние?

— Безусловно! Зорн словно был не от мира сего. Казалось, он здесь мимолетом, остановился лишь на мгновение, случайно проходя мимо, что он живет в далеких краях, недоступных для человека, и все это создавало вокруг него ореол манящей тайны. Я уверен, что Карл Най видел в нем посланца — то ли полу-ангела, то ли полу-дьявола — какого-то промежуточного мира. Во всяком случае, я вынес это из его обрывочных рассказов.

— Давайте подключим воображение, — предлагает Поэт-Криминолог. — Когда вы встретились с Зорном, вы составили о нем мнение?

— Нет, в общем-то, нет.

— Но вы можете представить его в ситуации, которая нас интересует?

— То есть на борту яхты, когда все остальные…

— Борются за жизнь в воде. Вы можете представить, как он убирает лестницу, а затем прыгает в воду к обезумевшим Найям? Что им движет? Хватает ли вам фантазии, чтобы выдать его нам, как говорится, связанного по рукам и ногам?

— Если вы хотите понять его поведение, то нам лучше обратиться к творчеству Розы. Вы читали «Мемуары» Казановы?

— Только отдельные куски…

— Как и все! Побег из венецианской тюрьмы Пьомби! Это не только самая поучительная книга об обществе того времени, но некоторые ее страницы о Вольтере или Екатерине Великой…

— Давайте вернемся к Зорну! Хватит отступлений! — кричит Следователь. — Зорн! Зорн!

— Но я как раз и говорю о Зорне! — восклицает Литературовед. — В «Мемуарах» Казановы есть такой пассаж: казнь Дамьена, фанатика, совершившего покушение на Людовика XV. Казанова сидит на балконе, который он снял специально для этого случая, в окружении своих друзей. Это самые жуткие страницы, показывающие эротическое воздействие как на мужчин, так и на женщин картины казни: скрипящие колеса, крики, стоны, хруст ломающихся под железными спицами костей, кровь, рвота, дефекация, нескончаемая агония. Этот спектакль бесконечно долгой смерти — четыре часа искусственно дозированных пыток! — до такой степени возбуждает зрителей и зрительниц, что Казанова очень ловко позволяет себе определенные жесты и действия с женщиной, стоящей перед ним и зажатой со всех сторон на переполненном балконе. Пока несчастный медленно умирает от жутчайших нечеловеческих пыток, Казанова детально описывает, как, испытывая одновременно ужас и возбуждение, он дает и получает наслаждение… Вот какая фантазия родилась у меня в воображении, — со смехом заключает Литературовед.

— Если отбросить это сравнение Зорна с Казановой, вы действительно думаете, что любовник Розы и Курта был способен получать удовольствие при виде идущего ко дну семейства Найев?

— По-моему, вы не читали рассказов Розы Зорн-Най.

— Ну почему же, кое-что читал.

— А вы заметили, как часто женщины-писательницы выбирают невыносимо жестокие темы? Самые ужасные преступления за всю историю мировой литературы были совершены писательницами. И зачастую ими были милые любезные старушки. Так вот, то, что писала Роза Зорн-Най, было достойно самых жестоких образчиков этих гениальных англичанок, не отступавших перед описанием никаких ужасов. В одном из своих рассказов она как раз и показывает «дьявольскую парочку», которая…

— В криминологии, — прерывает его Поэт-Криминолог, — часто встречаются настоящие «дьявольские парочки», как их называют. Нужно ли литературе уделять столь пристальное внимание криминальным происшествиям? Вам не кажется, что подобным дамам, помешанным на описании ужасов, не хватает уверенности в себе, а вдохновение они черпают в страхе?

— Вы говорите о Мэри Шелли [9] Шелли Мэри (1797–1851) — английская писательница, жена П. Б. Шелли. Автор романа «Франкенштейн, или Современный Прометей». ?

— Вот именно! Она изобрела самый отвратительный персонаж во всей литературе. Эта женщина занималась своего рода литературным пэчворком, используя в качестве лоскутков куски трупов. Мэри Шелли разрывалась между Байроном и своим мужем Шелли. В некотором роде, Роза Зорн-Най является сестрой Мэри, писательницей, связанной с двумя мужчинами.

— Один из которых, кстати, утопился!

— Вот именно! Роза Зорн-Най, современная сестра Мэри Шелли, влюбленная… в своего брата и в актера, претендующего на гениальность… На самом деле этот денди был слишком умен, чтобы играть комедию где-то еще, кроме как в жизни. Каждый раз, когда я встречал Зорна, то видел перед собой не только другого человека, но и другой типаж. Иногда он носил длинные гладкие светлые волосы, а его жесты и даже походка выглядели совершенно беспечными; иногда он брился почти наголо и вел себя как прусский офицер; иногда отращивал усы или бороду… но всегда в глубине его глаз чувствовалась непреклонность. Хищнический смех. Руки длинные, нервные, с ногтями, более ухоженными, чем у женщины. «Значит, вы, — сказал он мне, — в некотором роде литературный сыщик?» — «Да, — ответил я в таком же насмешливом тоне. — Я провожу расследование по поводу всех Найев». — «Вы знаете, кто я?» — настойчиво продолжил он, обнажив зубы не в улыбке, а в ухмылке, которая все-таки была удивительно обаятельной. Есть же такие типы! Ужасно опасные и этим необычайно притягательные. Он был опасно неотразим. И, наверное, был таким с детства. То, что он знал об этом, чувствовалось во всех его жестах, во всем его поведении. «Да, вы — Густав Зорн, и я многое о вас знаю». — «Без сомнения, все плохое». — «Вы почти угадали. Карл Най говорил мне о вас». — «Вы хотели сказать: плохо говорил обо мне». — «И да и нет. Он наблюдает за вами с беспокойством и восхищением». — «Не слушайте Карла Найя. Этот старик уже не в своем уме. Если вы собираетесь написать о нем, его детях и брате, то вам лучше не обращать внимания на то, что одни говорят о других». Вот какой была моя первая встреча с опасным Густавом Зорном, — заключает Литературовед.