Серж Резвани - Загадка

— Так пробудился мой интерес к Юлию, — продолжил Литературовед. — На следующий день, вечером, я снова отправился в cantina. Юлий был там, на том же месте, словно не только всю ночь, но и весь день не покидал заведения. Казалось, он сидит там целыми днями, месяцами и даже годами. Гитаристы играли с необыкновенным азартом; время от времени один из них вставал, подходил к Юлию и тот давал ему выпить бокал вина. В этом не было ничего интересного. Всё, что он делал, выглядело вполне обычным. Юлий не был совершенством. Он не стремился отвлечься от действительности. «Я никогда не прошу Вечности, что не родился четырьмя веками раньше. Что такое для Вечности четыреста лет? Ничего! А для меня это было бы праздником. Я мог бы дышать одним воздухом с Монтенем! Читать вместе с ним его песнь любви к Ла Боэси! Смотреть, как он пишет, и читать высказывания старинных авторов, которых он так беспечно цитирует в своих «Опытах»! Да! Я говорю совершенно противоположное тому, что говорил вам сегодня ночью! Я ненавижу цитаты… и люблю их. Как понять это противоречие? Просто нужно смотреть, кто именно их использует. Одни высказывания становятся необыкновенно привлекательными у одних, и те же самые высказывания — отвратительными у других. То же касается и текстов. К примеру, Карл постоянно прикрывается мифами. Но как он их использует? В каких целях? Мифы не могут служить подпоркой прекрасным цитатам!»

— Мне это нравится! — говорит Поэт-Криминолог. — Очень нравится!

— Подождите! Здесь начинается очень странная исповедь. Я хотел рассказать вам о ней позже, когда лучше изучу рукописи Юлия, так как обнаружил то, что уже более полувека мучило этих двух стариков. Между Карлом и Юлием произошло что-то очень серьезное. И если в дальнейшем мои подозрения подтвердятся, то у нас появится очень веская причина, объясняющая драму «Урана».

— Перестаньте дразнить мое любопытство! — восклицает Поэт-Криминолог.

— Поверьте, что я заинтригован не меньше вас, — говорит Литературовед, устремив взгляд на неподвижную морскую гладь. — Как и в прошлый раз, Юлий заказал жаркое из рыбы и блины — ужасно жирные, какие делают в таких испанских cantina и которые я ненавижу. «Хватит литературных мифов! — бросил Юлий. — Нет ничего более познавательного, чем мифы, скрепляющие семейные узы. Семейные истории не представляют никакого интереса, если в их основе не лежат мифы. Когда мы — Карл, я и наш младший брат Арно — были подростками… — Он надолго замолчал, потом спросил: — «Карл рассказывал вам об Арно? Конечно же нет! Даже я сейчас не буду вдаваться в подробности его смерти. Кто может знать, что произошло? В любом случае нас было трое: Карл, я и Арно. Запомните: из нас троих именно Арно должен был написать то, что ни Карл, ни я никогда не смогли бы сочинить. И если Арно продолжает жить, то это в сочинениях Розы и Курта! Да, именно их сочинения проникнуты этой юностью, этой изящной бесполезностью, этим чистым удовольствием — писать!» Затем он начал вспоминать свое детство, от которого так и не смог «излечиться». «Я болен своим детством. Мое детство — тяжелейшая болезнь, от которой я никогда не вылечусь. Арно умер подростком. А вот Карл убил свое детство в самом себе. Он положил на это всю жизнь. Я же стал неизлечимым инвалидом. Подростками мы все втроем увлекались мифами и были в них очень подкованы. Мы наблюдали за различными группами людей и, не без иронии, переносили их в различные мифы. И это действовало божественно ! Из нас троих Карл быстро пошел в гору, обо мне не будем говорить, а вот Арно, к несчастью… или, может, к счастью, не дожил до своего семнадцатилетия, когда человек еще верит в чувства. Арно был Арно, а мы с Карлом были влюблены в него. Представляете, какие прозвища мы себе дали: Минос, Радаманф и Сарпедон! Нас зачали Европа и Зевс. Бедная, брошенная Зевсом Европа, которой удалось женить на себе Астерия! Ну как, вы заинтригованы, молодой ученый? — внезапно спросил Юлий, наполняя мой бокал сладким черно-красным вином, которое делают в деревнях в окрестностях Гранады. И, насмехаясь надо мной, продолжил: — Не упускайте ничего из того, что я вам говорю. Всё хорошенько записывайте. Пейте и слушайте, мы работаем над вашей книгой, и поскольку я принимаю в этом участие, мы ее обогатим! Итак, знайте, что семейство Найев пишет под диктовку призрака — призрака Арно, склонившегося над плечом каждого члена нашей литературной семьи. Несмотря на то что Арно умер пятьдесят лет назад, его сердце бьется в каждом из нас. Когда вы встретите Курта и Розу, то увидите, что они вдвоем образуют, придают форму призраку нашего младшего брата, которого мы убили. Да-да, все верно: убили, Карл… и я».