Эрик Сигал - История Оливера

— Выступление закончено, мистер Либерал? — поинтересовался он.

— Да.

— Тогда послушайте о фактах здешней жизни. Здесь не вступают в профсоюзы, в силу того, что люди хотят делиться заработком, и они хотят, чтобы их дети работали, и они хотят делать часть работы дома. Врубаешься?

Я не ответил.

— И к твоему чёртовому адвокатскому сведению, — заключил Джон, — в Колонии Гонконг не существует минимума зарплаты. Теперь можешь проваливать в преисподнюю!

Он сорвался с места раньше, чем я успел сообщить ему, что уже побывал там.

Объяснения, почему мы поступаем в этой жизни так или иначе многочисленны и сложны. Подразумевается, что взрослые люди живут, руководствуясь логикой. То есть обдумывают поступки, перед тем, как их совершить.

Скорее всего, они никогда не слышали того, что рассказал мне доктор Лондон. Уже после того, как всё кончилось.

Фрейд — да, сам Фрейд — однажды сказал, что в малом мы конечно должны руководствоваться рассудком.

Но в по-настоящему важных решениях надо поступать так, как говорит нам наше бессознательное.

Марси Биннендэйл стояла на высоте восемнадцать сотен футов над гонконгской гаванью. Начинались сумерки. Город зажигал огни.

Дул холодный ветер. Он играл её волосами, когда-то мне это казалось красивым.

— Привет, друг мой, — позвала она, — посмотри вниз на эти огни. Отсюда мы можем увидеть всё.

Я не ответил.

— Показать интересные места?

— Насмотрелся сегодня днём. С Джонни.

— А-а, — сказала она.

Потом до неё дошло, что я не улыбаюсь ей в ответ. Я смотрел на неё снизу вверх, удивляясь, что мог почти... любить эту женщину.

— Что-то не так? — спросила она.

— Всё.

— Например?

Я тихо ответил:

— У тебя в потогонках работают маленькие дети.

Марси помедлила секунду.

— Все так делают.

— Марси, это не оправдание.

— Кто бы говорил, — холодно ответила Марси, — мистер Бэрретт, Массачусетская текстильная мануфактура!

Я был готов к этому.

— Это не довод.

— Ещё какой! Они воспользовались ситуацией там, так же, как мы — здесь.

— Сто лет назад. Я не был там и не мог сказать, что меня это не устраивает.

— Ты абсолютный ханжа, — сказала она, — тебя что, выбрали, чтобы изменить этот мир?

— Послушай, Марси. Я не могу изменить его. Но точно знаю, что и присоединяться не хочу.

Она тряхнула головой.

— Оливер, вся эта чёртова либеральная чушь — всего лишь предлог.

Я смотрел на неё и не отвечал.

— Тебе хочется поставить точку. И тебе нужно хорошее оправдание.

Я не стал говорить, что мог бы, чёрт побери, найти оправдание и получше.

— Кончай, — сказала она, — ты врёшь сам себе. Даже если бы я пожертвовала всё на благотворительность и поехала учительницей в Аппалачи, ты бы нашёл другую причину.

Я обдумал это. Единственное, в чём я был сейчас уверен, что мне хочется уйти.

— Может быть, — допустил я.

— Тогда какого чёрта ты просто не скажешь, что я не нравлюсь тебе?

Она не казалась расстроенной. Или рассерженной. Но не могла и вернуть до конца своё легендарное хладнокровие.

— Нет. Ты нравишься мне, Марси. Я просто жить с тобой не смогу.

— Оливер, — тихо ответила она, — ты не сможешь жить ни с кем. Тебя до сих пор заклинило на Дженни, и ты не хочешь новых отношений.

Я не смог ответить. Она на самом деле ударила меня, вспомнив Дженни.

— Послушай, я ведь знаю тебя, — продолжала она, — всё эти твои глубокие переживания — просто красивый фасад. А на самом деле — общественно-приемлемое оправдание своего траура.

— Марси?

— Да?

— Ты холодная и бессердечная сучка.

Я повернулся и начал спускаться.

— Подожди, Оливер.

Я обернулся.

Она стояла там же. И плакала. Очень тихо.

— Оливер... Ты нужен мне.

Я не ответил.

— И, мне кажется, я нужна тебе, — сказала она. Секунду я не знал, что делать.

Я смотрел на неё. Я знал, в каком безнадёжном одиночестве она остаётся.

Но в этом-то и заключалась проблема.

В нём же был и я.

Я повернулся и пошел вниз по Остин-Роуд. Не оглядываясь.

Опускалась ночь.

И мне хотелось утонуть в ней.

— Ваше мнение, доктор?

— Думаю, лимонного безе.

Доктор Джоанна Стейн наклонилась над стойкой и взяла ломтик пирога. Он и два черешка сельдерея — вот и всё, что составляло её завтрак. Джоанна уже успела сказать, что сидит на диете.

— Объесться можно, — прокомментировал я.

— Ничего не могу с собой поделать. Обожаю хорошо поесть. Сельдерей — просто способ обмануть себя.