Виктор Пшеничный - Архангельские рассказы

Началось всё с того, что мой друг, уходя в армию, подарил мне тульскую одностволку шестнадцатого калибра, два десятка латунных гильз, банку дроби, коробку капсюлей, пачку дымного пороха и упаковку войлочных пыжей. В то же время я познакомился на работе с Михаилом — мастером-строителем, с круглым, припухлым, веснушчатым лицом, с лёгкой улыбочкой деревенского хитреца. За бутылкой портвейна он рассказал мне несколько охотничьих баек, и выяснилось, что охотится он недалеко от города, в местах, ранее известных мне по походам в лес за ягодами и грибами. Побывав с ним в этих местах, я запомнил дорогу, местные охотничьи избушки, косачиные и глухариные токовища, и, когда подошла очередная весна, я в конце апреля отправился туда один, прихватив ружьё и всё необходимое для охоты. Идти пешком мне предстояло около пятнадцати километров по дороге-лежнёвке, сделанной военными из неокорённых брёвен. Выщел я из города во второй половине дня, чтобы успеть добраться до лесной избушки, отдохнуть в ней и успеть на утренний косачиный ток.

Вдоль дороги тянулись болота, ещё покрытые льдом и снегом, которые чередовались со смешанным лесом с преобладанием ели и сосны. Откосы дренажных канав уже оттаяли, и был виден тёмный, перемешанный с торфом грунт, покрытый прошлогодней рыжей травой и мелким кустарником. Пахло хвоей и весенней свежестью, шагалось легко. За плечами — рюкзак, в руке — заряженное ружьё. Мне казалось, что вот-вот из-за дерева вылетит глухарь или куропатка. Вдалеке обнадёживающе стали слышны токующие косачи. Начинался вечерний ток.

Наивность и неопытность начинающего охотника усиливали радостное настроение, азарт и предвкушение охоты. Вдруг метрах в двадцати на торфяном откосе канавы мелькнуло что-то серое с белым, я вскинул ружьё и выстрелил. Резко запахло порохом. Эхо выстрела ещё отдавалось вдали, а я уже бежал вперёд в надежде увидеть поверженный трофей. То, что я увидел, поразило меня и запечатлелось в памяти на всю жизнь. Заряд дроби разорвал чёрно-белую птичку, перемешав перья и землю с кровью, оторванная головка в чёрной шапочке лежала отдельно на боку. Казалось, блестящий глаз вопросительно, с укоризной и болью смотрел на меня. Это была убитая мной трясогузка. По научной классификации, как я узнал потом, она называется белой трясогузкой.

После этого случая я, как бы по инерции, ещё года три пытался охотиться, но это занятие развития не получило, и охоту я окончательно забросил.

После двенадцати часов вода повернула в сторону моря, и начался отлив. Стала поклёвывать мелкая корюшка, или «карандаши», по нашей местной классификации.

О случае с трясогузкой я никогда никому не рассказывал, и это воспоминание было со мной всю жизнь, и чем я становился старше, тем чаще оно тревожило меня. Теперь я невольно обращал внимание на этих птичек и заинтересованно наблюдал за ними, если удавалось их увидеть. Когда приходилось копать огород, окучивать картофель, сажать цветы и обнажалась свежевскопанная земля, эти изящные длиннохвостые пичуги появлялись словно ниоткуда, в чёрных манишках, в белых жилетках, деловито, как-то по-свойски, по-домашнему бегали по рыхлой земле, балансируя и часто-часто помахивая длинными хвостиками, клевали червячков и мошек. Однажды мне пришлось проездом побывать в Москве и забрести на уличный развал, где торговали художники. В дальнем ря дупродавались гравюры. Вдруг меня словно толкнули в грудь — изящная птичка в чёрно-белых полосках и разводах смотрела на меня с профессионально сделанной гравюры, обрамлённой узкой чёрной рамкой. Я не торгуясь купил гравюру.

С тех пор в моём кабинете живёт она, чёрно-белая красавица, словно созданная природой моделью для острого резца гравёра. Чёрная бусинка глаза глядит внимательно и по-заговорщицки напряжённо, словно обнадёживает сохранить между нами эту страшную тайну.

Чем старше я становлюсь, тем чаще я ловлю себя на желании давать близким мне людям или просто знакомым советы. Мне подспудно кажется, что только я ясно вижу подстерегающие их опасности и беды, что они слепы, неопытны и беспечны в различных ситуациях быстротекущей жизни. Между тем, трезвый анализ показывает, что все мои советы не срабатывают, и родные и близкие мне люди поступают против моих рекомендаций, ошибаются, попадают в сложные ситуации и только после цепи ошибочных шагов и поступков, как правило, приходят к необходимость выбрать те правильные действия и поступки, которые прогнозировались заранее.