Кристиан Синьол - Унесенные войной

— Один из наших сыновей скоро сам пойдет служить, а второго призовут. Если начнется война, то может статься, что через несколько месяцев у нас больше не будет сыновей. Тогда то, чего мы добились, то, что создавали всю нашу жизнь, окажется никому не нужным.

Франсуа вздохнул и добавил:

— Не забывай, что моя сестра Люси замужем за немцем.

В тот вечер Алоиза нашла слова, чтобы как-то утешить его, но с тех пор она видела, что муж одержим мыслью о неизбежной войне. Да и само время было не совсем обычным. В результате экономического кризиса в 1936 году к власти пришел Народный фронт, возглавляемый Леоном Блюмом. С тех пор все депутаты от департаментов были либо радикалами, либо социалистами, либо коммунистами. Большинство депутатов из сельской местности присоединились к Народному фронту, поскольку его члены предложили четкий план борьбы с падением цен на сельскохозяйственные товары. Франсуа Бартелеми вступил в ряды Фронта ради этого плана и, не в меньшей степени, ради лозунга «Хлеб! Мир! Свобода!» Алоиза поддержала мужа, убежденная, что новому правительству, которому, казалось, были близки их повседневные заботы, можно доверять. Тем не менее соглашения, подписанные во дворце Матиньон, согласно которым зарплата повышалась на двенадцать процентов, вводилась сорокачасовая рабочая неделя и оплачиваемый отпуск, мало отразились на деревне. Крестьян успокоило создание Государственного посреднического бюро по продаже зерна и выплата премий производителям. Стачки, парализовавшие страну, коснулись только городов и рабочих масс. Несмотря на все эти нововведения, экономическая ситуация не улучшилась, что привело к падению кабинета Блюма, место которого занял Даладье. С некоторых пор начали поговаривать о претензиях Гитлера на «Польский коридор» [2] «Польский коридор» («Данцигский коридор») — в литературе: название полосы земли, полученной Польшей по Версальскому мирному договору 1919 г. и дававшей ей доступ к Балтийскому морю. (Примеч. пер.) и его угрозах начать войну с Польшей, но здесь, в горах, куда едва доходил шум цивилизации, все было спокойно этим чудесным летом.

Замерев на опушке леса в прохладной тени деревьев, Алоиза смотрела на поле ржи, где виднелись фигуры Франсуа и Эдмона, склонившихся над колосьями. По всему небу до самого горизонта серебристый утренний свет обретал золотистые оттенки.

Вместе с солнцем, растворенным в сиянии дня, поднималась жара, от которой начинали шелестеть колосья на полях, видневшихся из-за деревьев. Алоиза сидела на пне огромного дуба. Она наслаждалась такой редкой для нее минутой отдыха.

Душевное здоровье Алоизы стало хрупким после временного помешательства, которое охватило ее во время войны, когда женщина думала, что Франсуа погиб. Она часто вспоминала то время и боялась, что новая волна отчаяния может снова нахлынуть и — она в этом не сомневалась — уже не отпустить никогда. Именно поэтому время от времени Алоиза останавливалась, чтобы насладиться счастьем этих дней, несмотря на те изменения, которые произошли с Франсуа, несмотря на то, что Шарль все реже и реже приезжал к ним в Пюльубьер, и на то, что ее дочь Луиза, казалось, унаследовала слабое здоровье матери. Такие короткие передышки в ее жизни научили Алоизу ценить богатство тех моментов, когда их прекрасный горный край словно укутывал своих жителей покрывалом из тепла и света, защищая от грозы, бушевавшей в мире.

Алоиза вздрогнула, напуганная шорохом веток и дуновением ветра за спиной. Была середина июля, но лето еще не клонилось к закату и было видно, что оно обосновалось надолго, уверенное в своей силе, и так просто не сдастся бурям, которые не преминут разбушеваться. «Девятнадцатое июля тысяча девятьсот тридцать девятого года, — думала Алоиза. — Вот Франсуа и Эдмон в поле. Одилия и Луиза готовят обед. Мне очень хорошо. Как хочется, чтобы стрелки часов остановились навсегда. Я хочу видеть, как Франсуа улыбается, хочу всегда сидеть здесь, в тени, жить вечно, никогда не расставаться ним». Она встала, вышла на солнце и крикнула:

— Франсуа! Я оставлю бутылку в тени.

Алоиза показала на куст папоротника за спиной, но Франсуа знаком попросил ее подождать. Она смотрела, как он шел, освещенный белыми лучами, любовалась его обнаженными руками, худым лицом, стройным телом, прикрытыми от яркого света глазами, и это было как тогда, в день их первой встречи. Алоиза сделала несколько шагов ему навстречу, остановилась перед ним, не зная, что сказать. Франсуа взял ее за руку и увел в тень, где стал жадно пить, не сводя с нее взгляда.