Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Ночь опустилась на землю. По всей округе надрывно заголосили лягушки. Давно утих западный ветер, недвижный воздух наполнился густыми влажными испарениями, запахами болота, свежего навоза. Сверкающие звезды облепили черное небо, как жирные мухи.

В отдаленье, на краю большой луговины, возвышалась старая чинара. На ее ветвях находили приют белоснежные аисты. Их было так много, что и не сосчитать. Несколько раз в ночи они поднимали возню, хлопали крыльями, щелкали длинными клювами.

Перед домиком дяди Вели тянулась высокая, в рост человека, решетка для виноградной лозы. Под ней лежали коровы, жевали жвачку. Дженнет примостилась под навесом, уложив ребенка в старую колыбель. Малыш не умолкал ни на миг. Дженнет раскачивала колыбель, и от этого качался весь навес. Дядя Вели, сморенный усталостью, задремал. И Дженнет вскоре затихла, перестала качать колыбель — тоже, видать, заснула. Тучи москитов вились над ними.

Перевалило за полночь. Ребенок все еще плакал. Исмаил заворочался, потом тихо позвал:

— Тетушка Дженнет.

Тетушка проснулась.

— Отнеси его Хромоножке. Он меня в гроб загонит своим плачем. Отнеси!

Дженнет вынула дитя из колыбели.

Деревенские бабы без конца судачили об Эмине. Встретятся ли на улице, соберутся ли за тканьем, гонят ли телят в стадо — везде и всюду разговоры об одной Эмине.

Перед домом Чернушки Элиф собралась небольшая толпа.

— Вот оно как случается, сестра. Вот как бывает. Несчастье одних удачей другим оборачивается. Зала померла, а грязнуля Хромоножка как сыр в масле катается.

— То-то, сестрица. У этой Эмине, видать, не сердце — камень. Дитя с утра до вечера ревет, а ей хоть бы что. Жрет как богатый бей. Исмаил ее завалил добром до отвала. Говорят, на базаре все подчистую скупает: и сахар, и масло, и виноград. Совсем одурел.

— Не жалко, если б она за дитем присматривала.

— Не могу мимо ее дома ходить. Верещит с утра до ночи мальчишка, скулит, как щенок. Кто ж такое выдержит?

— Не выживет малютка.

— Видели б вы Исмаила!

— Больно на него смотреть.

— Ни кровинки в лице.

— Все, что имеет, тащит Хромоножке. Так недолго опять в батраки податься.

— Как пес бездомный стал.

— Не выживет дитя-то, не выживет.

— Как пить дать, не выживет.

— Какая из Хромоножки кормилица?

— Лучше б оставил дитя на съедение орлам.

— Лучше б в воду бросил.

— Или живьем закопал.

— Вот горе-то где, сестра.

— Через день мешок со жратвой ей тащит.

— Закормил. Думает, молока у ней прибавится.

— Садится около колыбели и часами в личико младенцу смотрит. Ни слова не говорит, только сидит и смотрит. Пальцем не шелохнет.

— Как каменный сидит, глаз не сводит с дитя.

— Ой, бедолага.

— Нутро все горит у него.

— Не жилец ребенок без матери-то.

— Ой, не жилец.

— Понапрасну Исмаил изводится.

— Все равно у Хромоножки молоко ядовитое.

— Если б не ядовитое было, собственные дети выживали бы.

— И этот помрет.

Десять дней прошло, как Эмине взяла ребенка. И вот однажды появилась она на улице, слезами горючими заливается.

— За что такая беда на мою голову свалилась? Бедная я, несчастная! Бросили на меня чужое дитя. Кормлю его, кормлю, а он все никак не наестся. Все молоко из меня вытянул. Пузо-то вон какое наел, а все ему мало. Родное дитя голодным оставляю. Помирает мой сыночек, мой красавчик Дуран. Понос у него открылся, одной водой ходит. А все от чего? От того, что чужому молоко отдаю. Отнесу его отцу, верну. Не может сердце материнское видеть, как родное дитя помирает. Два кило сахара! За десять дней два кило сахара! Ай-а-а-ай, сестра, два кило сахара!

Женщины обступили Хромоножку Эмине, молча слушали, и вдруг всех как прорвало:

— Отнеси обратно Дженнет! Пусть она управляется! Верно говоришь, Эмине!

Хромоножка ушла. Долго еще не расходились женщины.

— Все равно ребенок не будет жить.

— Пусть уж лучше сразу бросит.

— Слышали, ей еще не нравится, что Исмаил приносит.

— Совсем спятила.

— Два кило сахара! Да эта грязнуха отродясь столько не едала.

— Хромая зателяпа!

— Жалко Исмаила. Сердце болит, как жалко.

— Пусть отнесет ребенка!

— Пусть бросит.

На двенадцатый день после того, как отдал ребенка, Исмаил опять пришел к Хромоножке. За спиной тащил полмешка еды. Он вошел в ее одноглазую, покосившуюся хижину, облепленную кизяком и крытую жухлой соломой. Вещей в доме было очень мало. В одном углу стояли три наполненных чем-то мешка да тюфяк с вылезшей наружу набивкой. В другом — тощий бычок на привязи. Оттуда нестерпимо разило навозом и мочой. Тут же примостилась детская колыбелька, в которой лежали рядышком двое детей, немытых, худых и голодных. Их слабые ручки переплелись. Грязь кругом была ужасная. Под крохотным оконцем, не больше пяди, стояли два сосновых долбленых стакана, наполненных заплесневелой водой.