Яшар Кемаль - Если убить змею

Порой безумный порыв ветра отрывал от огромного костра языки пламени и бросал их на ближние дома. Крытые сухим тростником лачуги в нижней части селения мгновенно вспыхнули и прямо на глазах у растерянных людей превратились в черные пепелища. Несколько человек еще пытались бороться с пожаром: они время от времени выплескивали в огонь ведра воды, но почему-то от их жалких усилий он только бушевал еще сильнее.

А Хасан все никак не мог проснуться. Или, может быть, он только притворялся? Пока не наступил рассвет, так и лежал под деревом, накрытый одеялом.

Мать то и дело подходила к нему и, низко склонившись, громко шептала:

— Спи, сынок, спи. Они, слава богу, ни о чем не догадываются. Здорово же ты показал этим кяфирам… Спи, сынок, молодец. Лежи, не вставай.

Хасан не выдержал, как безумный вскочил на ноги и зажал матери рот ладонью.

— М-м-м-м-молчи! — зло выдавил он из себя. — М-м-м-молчи! Не то они услышат. Тогда мне конец!

Он опять улегся, натянул одеяло на голову. Спит.

Утром проснулся как ни в чем не бывало. Умылся. Какие-то измученные и бледные люди торопливо покидали их двор. Бабушка, съежившись, сидела у стены соседского дома. Мать продолжала выносить из догорающего дома чудом уцелевшие вещи. Хасан поднял глаза и увидел, что на ветке висит его ружье с перламутровым ложем. Он хорошо помнил, что, когда занялся пожар, ружье оставалось в доме. Это мама, его смелая, гордая мама, вынесла из пламени ружье и повесила на ветку.

Тихо-тихо дымились остывающие пепелища. Утро пахло горелой шерстью, маслом, мясом. Тяжелый, терпкий запах гари раздирал грудь, вызывал тошноту.

Хасан был весел как никогда.

Пришли несколько человек и начали перетаскивать спасенные матерью вещи в дом с оцинкованной крышей, что стоял под раскидистой плакучей ивой, примыкая к ограде их бывшего двора. А бабушка со всем семейством переселилась в находившийся поблизости двухэтажный дом с засыпными стенами. Опять их жилища оказались по соседству.

Долго думали-гадали сельчане, кто виновник пожара. Спервоначалу почему-то заподозрили сыновей Кизира. Вызвали жандармов и спровадили всех троих в тюрьму. Их мать и жены с утра до вечера плакали, сыпали проклятьями. Потом сошлись на том, что поджигатель — Черный Осман. Вскоре его подобрали в канаве с четырьмя ножевыми ранами в груди. Несколько дней всей деревней очищали пожарища от камня и мусора, затем погорельцы пригласили из горных селений мастеров и приступили к возведению новых жилищ.

Хасан опять пропадал дотемна в горах, охотился в камышовых зарослях. Устав, садился на голый камень и надолго задумывался. Его обволакивал аромат цветущего тимьяна.

«Я встретился с твоим отцом, Хасан. Шел ночью в горах, и за мной увязался какой-то желтый пес. Луна была ясная, видно было как днем. И представляешь, у этой собаки вдруг на целую пядь высунулся язык. Несколько раз она садилась на задние лапы, задирала морду к луне и принималась выть. Когда же я добрался до Аликесика, мне стало по-настоящему страшно. Желтая псина прямо у меня на глазах превратилась в человека, а потом обратно в собаку. Смотришь — и видишь в двух шагах от себя то покойника в саване, то собаку, которая воет на луну. И вдруг — ни собаки, ни савана, а ползет по земле красная-красная змеюка, и от нее сиянье идет. Кровавые отблески озарили дорогу, скалы, камышовые заросли, посевы в полях. Алый, кровавый поток низвергался со скал Анаварзы, снося все, что попадалось ему на пути. Земля содрогнулась. И в тот же миг узрел я пред собой Халиля, закутанного в белый саван. Он бросился ко мне и говорит: „Слушай, молла Хюсейин, брат мой. Слушай и запомни хорошенько. Тяжко мне, ох, как тяжко! Три дня назад я был ослом бедного крестьянина, а недавно меня превратили в дикого кабана, и я скитался по горам. Месяц назад был собакой у матери моего врага Аббаса. Потом — кузнечиком. И тут занялся лесной пожар. Еле спасся от огня…“».

Хасан закрыл руками лицо.

Под плакучей ивой стоял Али.

— Иди-ка сюда, — позвал он мальчика.

Хасан с готовностью подбежал.

— Ой, дядя Али, здравствуй. Где ты прячешься все время? Я тебя так искал…

— Прячусь? — ответил Али. — Да, я прячусь, и долго еще буду прятаться. А что мне остается делать, племянник? Может статься, мне до конца дней своих придется хорониться вот так.

— Но почему? От кого ты скрываешься?

— Такая уж у меня судьба. И ты тоже начнешь скоро прятаться от людей.

— Да, такая уж у нас судьба — таиться от всех, — согласился Хасан.