Лоранс Коссе - 31 августа

Неотразимый мужчина оказался женат, быстро сказала она. Я села на поезд и вернулась.

Анжела закрыла ей рот рукой.

— Я знаю, что это такое, — сказала она. — Расскажешь потом, если захочешь. Что касается внешности, эта история пошла тебе на пользу. Ты преобразилась.

Лу беззвучно заплакала.

— Ну будет, — сказала Анжела. — Вот увидишь, со временем ты поймешь, что страсть — это кошмар. Смысл в том, что получаешь прививку. Ты свободна? Можешь начать работать прямо сейчас? В полдень я жду группу из двадцати японцев.

Через пятнадцать минут Лу поняла причину такой доброты. Мари-Ho тоже ушла. Оставшись вдвоем с Анжелой, наслушавшись постоянных требований поменьше сплетничать, работать побыстрее и получше соображать, Мари-Ho не выдержала и хлопнула дверью, заодно высказав все, что она думает о корсиканцах. Вот уже десять дней Анжела крутилась в ресторане одна. Она дважды звонила в Вирофле, никто не отвечал, и она решила, что Лу греется на солнышке вместе с Ивоном.

В конце дня Лу съездила в Пюто и забрала вещи из гостиницы. Айше она оставила записку в почтовом ящике: "Вы очень славная, вы легко найдете себе помощницу".

Бодро пустилась в обратный путь и остановилась на ночь в Левалуа-Пере. Она приближалась к Парижу.

На следующий день она вдруг задумалась, умеет ли Айша читать. По-арабски, возможно, умеет, но по-французски, скорее всего, нет. Это не страшно, Лу подписалась Патрисией. Если даже Айша решит разобрать записку с помощью своих ученых друзей, они не обнаружат ничего подозрительного, ни единой зацепки, по которой можно было бы найти эту самую Патрисию.

Работа у Анжелы давала хоть какое-то ощущение устойчивости. Лу по-прежнему меняла гостиницы, ночуя каждый раз в новом месте. Она продолжила свой тур вокруг Парижа, теперь уже в черте города. Останавливалась на ночь у ворот Пуэн-дю-Жур, у Версальских ворот, у заставы Ванв.

Между тем, несмотря на заработок, сбережения таяли. Она не сможет долго сохранять за собой квартиру, в которой не живет.

Как-то вечером она позвонила в Вирофле из автомата. Решив разорвать свой арендный договор, она хотела и этот вопрос уладить спокойно, предупредить Ивона.

Никто не подошел к телефону. И на следующий день тоже, ни рано утром, ни поздно вечером.

Еще через день, в семь часов вечера, Лу села в электричку на вокзале Сен-Лазар и отправилась в Вирофле. Семь часов вечера, почти осенние сумерки, — это было шестое октября, — Лу казалось, что она возвращается домой после летнего отпуска.

На станции она купила последний оставшийся в киоске номер "Либерасьон" и, не глядя, сунула в торбочку. Она думала о том, как они встретятся с Ивоном. Проигрывала возможные варианты, репетировала диалоги, свои реплики вслед за ремаркой: "Открывается дверь".

Ей показалось, что улица изменилась. Да нет же, сказала себе Лу. У тебя просто в глазах мутится от страха.

Она позвонила. Никто не открыл. Она повернула ключ в замочной скважине и вошла.

В квартире стоял незнакомый запах, и Лу тут же поняла, в чем дело. Не то чтобы царил полный бардак, но все как будто сдвинулось со своих мест. Не хватало некоторых вещей — тех, что когда-то принес Ивон, не стало его сигнального фонаря, превращенного в светильник, модели двенадцатиметровой яхты, его одежды, плаща, рюкзака, нескольких сумок, спального мешка. Это был сценарий номер четыре, она особо не останавливалась на нем, наверно, потому, что он не предполагал слов.

Кровать в спальне была неубрана ("Да нет же, — сказал бы Ивон, — я ее застелил"). На полу валялся раскрытый номер "Парусов". В глаза ей бросились крупные буквы: "Как испечь хлеб на борту".

Надо было немедленно уходить. Она вытащила из шкафа матерчатую сумку-холодильник, которой они ни разу не воспользовались, и побросала в нее белье, пижаму, два свитера, любимую щетку для волос.

Бледная от страха, она решительно спустилась в гараж. Мотоцикла там больше не было. Не было и… Разумеется, и не могло быть, не ври, что ты этого не знала. Лу даже не стала заходить в гараж, лишь открыла дверь. И тут же закрыла.

Она вынула из почтового ящика несколько писем и конвертов с рекламными проспектами, адресованными как будто бы лично ей, и почти бегом вернулась на вокзал. В общей сложности она провела в доме не больше десяти минут.

Уже в поезде, по дороге в Париж, она вспомнила о дневном выпуске "Либерасьон", который даже не открыла.

Ее словно бы отбросило на много недель назад. Целая полоса называлась "Диана, анализ обстоятельств аварии". "Вещественные доказательства подтверждают версию столкновения", — говорилось в подзаголовке.