Сюзан Мэдисон - Цвета надежды (в сокращении)

— Ладно, — произнесла она. — Давай поговорим.

Он глубоко вздохнул:

— Я… я ухожу, Руфь.

— Бросаешь нас?

— Уилла я не бросаю. Только тебя.

— И даже не хочешь дать нам еще один шанс?

Пол пожал плечами:

— Руфь, просто у нас с тобой больше ничего нет общего.

— Причина не очень убедительная. Особенно учитывая, что мы прожили вместе почти двадцать лет.

— Давай посмотрим правде в глаза, Руфь. У нас и прежде не все было гладко.

— Не настолько негладко, чтобы ты решился уйти.

— Ты не хочешь понимать меня. Может, это и есть наша главная беда — неспособность понять точку зрения другого.

— Но ведь когда-то мы понимали друг друга, Пол.

— А потом перестали понимать. Работа стала для тебя важнее, чем мы.

— Ты несправедлив, — горячо возразила Руфь. — Я не могла не пойти работать.

— А после гибели Джози ты и вовсе отдалилась. Не думаю, что мы когда-либо сумеем преодолеть эту пропасть.

— Не говори так, Пол, — взмолилась она. — Прошу тебя.

— Сколько ты отсутствовала? Почти месяц, да? И все это время мне было хорошо с Уиллом, без тебя. Ты не представляешь, как хорошо не чувствовать, что тебя постоянно отталкивает человек, ближе которого у тебя никого нет.

— Я изменилась. За время командировки у меня на многое открылись глаза.

Он покачал головой:

— Я тоже изменился. Когда-то я любил тебя. Может быть, и сейчас люблю. Но каждый раз, когда я думаю о нас, я вижу только, как ты отталкиваешь меня, держишь на расстоянии вытянутой руки.

— Ты прав. Теперь я и сама это понимаю. Раньше не понимала. О Пол… — Она расплакалась. — Не уходи. Прошу.

— Теперь у нас разные приоритеты, — тихо сказал он.

Руфь отерла глаза:

— Ты нашел другую женщину?

— Руфь… — Он накрыл ее ладонь своею. — У меня никого нет.

— Тогда почему ты хочешь уйти?

— Мне необходимо говорить о Джози, — отчеканил он.

Она вздрогнула:

— Я не могу, Пол. Скоро, может, смогу, но пока — нет.

— Поэтому я и должен уйти.

— Должен?

— О Руфь. — Он тряхнул головой. — Возможно, это я виноват, что ты стала такой.

— Такой, что ты не хочешь…

— Такой жесткой и холодной, что без лопаты докопаться до человека в тебе просто невозможно. — Пол поднялся. — Дело в том… — Он помедлил. — Дело в том, что без тебя мне гораздо уютнее. Одному мне легче и спокойнее.

Руфь в изумлении смотрела на мужа.

— Ты говоришь страшные вещи.

По ее щекам вновь заструились слезы. Какое-то мгновение она была готова броситься к нему в объятия, умоляя изменить свое решение. Но потом она вспомнила, как он смотрел на нее, когда она стояла перед ним нагая.

— Если собрался, уходи, пока нет Уилла, — сказала она.

Он ушел, пока Уилл был в школе. Сумки с вещами уже стояли в машине. Сидя за рулем, Пол открыл бардачок, где держал фотографию Руфи. Щурясь на солнце, она смотрела в объектив и хохотала. А глаза у нее ясные и серые, как у Джози. Каждый раз, глядя на нее, он вновь видел свою дочь. Боже, как же они похожи!

И вдруг Пол расплакался. Взрослый мужчина сидит в машине и плачет. Что подумают люди? А какая разница? Он отер слезы и обвел взглядом унылое бетонное пространство подземного гаража. Если бы Руфь сейчас спустилась, если бы вышла из лифта, подошла к нему и попросила остаться, он бы остался. Пол включил зажигание, надавил на газ и стремительно выехал на улицу. В другом районе города его ждала другая квартира.

После нескольких недель в казенной лондонской квартире Руфь возвращалась домой, радостно предвкушая, как вновь окажется среди знакомых вещей, как будет сидеть в любимом кресле, брать книжки с полок, готовить в собственной кухне. Вместо этого она теперь бесцельно бродила по большой квартире. Глаза слипаются, в голове туман — последствия долгого перелета и смены часовых поясов.

Она примостилась на широком подоконнике и невидящим взглядом уставилась на улицу. В сознании пульсировала одна-единственная мысль: Пол ушел. Со временем, возможно, эта рана зарубцуется, но сейчас боль утраты была нестерпимой.

Спустя час или два она услышала, как в замке поворачивается ключ Уилла.

— Мама! — радостно воскликнул мальчик. — Ты вернулась.

— А ты думал, я останусь там навсегда?

— Нет, конечно.

Руфь крепко обняла сына, а когда наконец отстранилась и взглянула на него попристальней, встревожилась. За несколько недель ее отсутствия Уилл изменился. Вид у него был больной, изможденный.

Сидя на кухне за чашкой с кофе, в то время как Уилл прямо из пакета пил молоко, она сказала осторожно: