Валерий Сегаль - Освобождение беллетриста Р.

Домой поехал на такси.

Спал плохо — перевозбуждение нервной системы на почве алкоголя и сексуальной озабоченности. Проснулся рано. Поутру ощущал головную боль и похоть.

Похоть — извечный похмельный синдром. Что-то лишнее в результате пьянки скапливается в организме и перерабатывается в сперму, которую необходимо вывести из организма, чтобы она в голову не ударила. Думаю, что именно несоблюдение этого правила приводит к смертным случаям с похмелья. Во всяком случае, не удивлюсь, если когда-нибудь медицина придет к такому выводу. Некоторое время потратил на раздумья — позвонить Милене или помастурбировать. Выбрал последнее — так проще. Потом встал, похмелился и опять лег.

С небольшими перерывами провалялся весь день. Вечером звонила Лиса.

Встал поздно. Весь день играл в покер у Квачевского. Пил мало, но чрезвычайно много курил. Проиграл изрядно, но особого азарта не ощутил; игра меня больше не увлекает.

Наконец-то пишу! Новелла продвинулась и как-то оформилась. Почему это меня так вдохновляет!? Вопрос почти риторический, однако не такой уж простой.

Что все-таки значит для меня писательство?

Где-то я читал, будто бы Кнут Гамсун однажды сказал, что пишет он исключительно с целью убить время. Даже если он был вполне искренен, я ему все равно не верю. Не может такого быть! Просто в день, когда он это сказал, Гамсун был соответствующим образом настроен. Даже не впадая в громкие сентенции, все же констатирую, что писательство приносит мне большее удовлетворение, нежели пьяное валяние на диване с Миленой или метание карт в прокуренной гостиной Квачевского. Правда, может я сегодня сам соответствующим образом настроен!? Возможно, у меня сегодня такая внутренняя установка, поскольку завтра мне выступать перед читателями.

Вечером был у дяди Ро. Пили чай с вишневым вареньем — явно домашним; интересно, откуда оно у дяди; а впрочем, жизнь есть жизнь — любой человек, даже самый нелюдимый куда-то ходит, кого-то знает. Потом слушали музыку: Шуберта, — по негласно установившейся традиции, и первый концерт Чайковского; к последнему я стал теперь сильно неравнодушен.

Дядя Ро, по обыкновению, почти все время молчал, хотя именно сегодня я ожидал что-нибудь от него услышать. Дело в том, что едва войдя в гостиную, я заметил на журнальном столике свою последнюю книгу. Я нередко задавался вопросом, интересуется ли дядя Ро моим творчеством, и вот впервые увидел вещественное тому доказательство. Однако от каких-либо комментариев старик воздержался. Очень странно, что столь близкий мне человек никогда ничего не говорит мне о моих книгах. Дядя несомненно много читает; у него отличная библиотека. Вместе с тем, мое творчество похоже оставляет его абсолютно равнодушным.

Сегодня под неземную музыку Шуберта, мне впервые пришла в голову вполне земная — даже низменная — мысль: дядя Ро уже глубокий старик, и после его смерти все сокровища этой квартиры, вроятнее всего перейдут в мое владение; ведь ближе меня у него никого нет, а я к тому же еще и видный деятель культуры, хоть дядей и не почитаемый. Мне не вспомнить теперь, путем каких именно умозаключений я пришел к этой почти крамольной мысли, но подумал я об этом случайно, не корысти ради.

Днем в метро — я ехал на выступление — меня опознала красивая толстая баба и попросила автограф. Такое со мной случилось впервые. От неожиданности я так растерялся, что даже не додумался пригласить ее куда-нибудь. Жаль, было бы очень пикантно: вечер с почитательницей в интимной обстановке — «стакан и в рот» и прочее…

Выступал в Доме Литератора. Аудитория собралась большая. Люблю я эти встречи с читателями: чувствуешь свою значительность, никто не перебивает. Вынужден, правда, констатировать, что за все годы известности я даже приблизительно не понял, сколько процентов от общего числа собирающихся в зале действительно являются моими читателями. Вопросы нередко задают толковые, но ведь это еще ни о чем не говорит; это всего лишь доказывает, что по меньшей мере несколько человек, оказавшись на моем выступлении не ошиблись дверью. В основном же… Всегда спрашивают о самом знаменательном событии в моей жизни. И каждый раз я с «дежурной» светлой улыбкой, блистая заранее отработанным остроумием, рассказываю о своей первой публикации, о Малом Ланкоме, о встрече с Президентом. А что делать? Ведь правду скажешь — блеванут…