Виктор Галданов - Аптечное дело

На мой зов из кухни вышла Анна Поликарповна и сказала:

— Я думаю, Вероника Константиновна вышла по делам.

— По каким таким делам она вышла? — спросил я ледяным тоном.

— После того как Бескудников забрал своего дежурного, приехала другая машина. Вероника Константиновна вышла из дома, я слышала, как она оживленно с кем-то разговаривала и ей сказали, что все в порядке. Я даже подумала, не вы ли приехали.

— Вы не видели машину или кого-то из тех людей, с которыми разговаривала Вероника Константиновна?

— Нет. — Еще прошлым утром я решил, чтоАнна Поликарповна — пустоголовая оптимистка. Но даже она что-то заподозрила, заметив мое холодное спокойствие. — Что-нибудь случилось?

Говорить с ней было бесполезно. Поэтому я коротко ответил:

— Ничего. Абсолютно ничего.

Я повернулся, вошел в гостиную, постоял немного, потом зашагал по комнате. Вероятно, так же чувствует себя начинающий гопник, впервые гробанувший большую сумму денег в сберкассе. Он не успел еще насладиться богатством, весь мир вроде бы под его ногами, как вдруг он осознает, что видеокамеры были включены, физиономию его видели двадцать человек, и теперь поимка его — лишь дело времени. Его вдруг осеняет, что он совершил ошибочный шаг и жизнь его отныне пойдет по-другому. И хочется что-то исправить, но механизм запущен, и уже ничего нельзя изменить. Случай был иным, но ощущение — сходным.

Я даже не побеспокоился позвонить Сысоеву, чтобы проверить свое подозрение. Мне и не нужно было ничего проверять. Я знал, а не подозревал.

Да и что могут сделать Сысоев или Бескудников? Начинать все сызнова, возвращаться к моменту пропажи Табакова? Но можно иметь в своем распоряжении все микроскопы в мире и всю милицейскую рать, но с чего начинать, если начинать не с чего? Если никто никого не видел? Если никто не оставил никаких следов?

Совершать набеги наугад в надежде выяснить нечто, оправдывающее их беззаконность? Демократическое законодательство не приветствует подобных поступков, хотя, может быть, это и является его изъяном. Одной же моей экстравагантно выстроенной теории явно недостаточно, чтобы выдвигать обвинение против человека, обладающего властью и положением Роберта Бурциевича. Подобная выходка может дорого обойтись даже такому наглецу как я. Я все как следует обдумал и запомнил. Они тоже все хорошо обдумали, только чуть раньше меня.

И, вот я вновь становился вне закона. Любой ответный выпад, который мне придется отражать, я буду отражать в одиночку.

В пять часов я звонил в «ночной клуб», куда меня давеча приглашали на сеанс сексуальной терапии. Была ли там Лариса, я не знал. Она оказалась на месте и подняла трубку после первого гудка, как будто ждала звонка. Свидание с ней могло мне помочь, а могло и оказаться бесполезным. Рассчитывать отныне приходилось лишь на себя. В свою интонацию я вложил все присущее мне обаяние, весь напор, перед которым никто никогда не мог устоять.

— Ларисочка, — проворковал ей я. — Благодарю тебя за все. Ловлю тебя на слове и буду к ужину.

И помчался на вокзал.

Роберт Бурциевич был похож на миллиардера не более, чем любой другой миллиардер, всем своим видом опровергая грубые коммунистические карикатуры на капиталистов. Я даже подумал, что, видимо, у всех миллиардеров был какой-то врожденный инстинкт, позволявший им мимикрировать, — иначе вряд ли они бы выжили и преуспели.

В нынешние времена, времена поголовной гонки за деньгами, миллиардерам требовалась определенная защитная окраска, которая позволяла бы им преуспевать в своем непопулярном качестве, спасаясь от зависти окружающих.

Бурциевич был мужчиной высокого роста и хорошего, крепкого сложения. В таких же, как и у его дочери, светлых волосах, проглядывала седина. Его лоб переходил в залысину, а светло-голубые глаза ничего не выражали. Лицо Бурциевича было худощавым, выражение его — спокойным и ненапряженным. Одевался он добротно и дорого, но неброско. Был тонок в талии, что, наверное, приветствовалось в среде миллиардеров. В отличие от большинства людей, занимающихся сидячей работой, миллиардеры могут позволить себе все виды массажа, любых тренеров, теннисные клубы, бассейны и иные средства, чтобы как можно дольше выглядеть не старше пятидесяти лет. Бурциевич был представителем того нового поколения миллиардеров, которое выполняет свою работу так же спокойно, как кто-то выполняет работу каменщика, не имея никаких особых претензий относительно своей роли в развитии цивилизации. Это было точно такое же ремесло — приходилось учитывать различные факторы, предпринимать те или иные шаги, но в иных обстоятельствах, чем большинство людей. У них иные доходы и иной уровень жизни. Но и каменщики живут не так, как пастухи, хотя и не задумываются об этом.