Виктор Галданов - Разберёмся по‑семейному

— Продолжай, — Барский почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. — Это не противоречит предположению, что она готова уехать в любую минуту.

— Затем я полезла в ее сумочку и обнаружила там квиточек из туристического бюро. Я позвонила туда, Бог знает, что наговорила, и выяснила, что Наташка и впрямь выезжает в Болгарию.

— Ну, курица не птица, Болгария не заграница…

— Очень даже заграница! После этого мне достаточно было сделать еще один звонок и выяснить что еще квартира в высотке уже продана.

Валерий отодвинул от себя тарелку. Аппетит пропал окончательно. Он провел рукой по волосам.

— Наташа не должна была так поступать, — пробормотал он. — Ни с тобой, ни со мной. Она прекрасно понимает, что мы оказались по уши в этой истории только из‑за нее. После того, что произошло, я просто не могу себе представить, как она могла решиться уехать со Лифшицем. Она вполне могла согласиться встретиться с ним, но только для того, чтобы первой выслушать его рассказ, ведь она должна была остаться с нами. Я это знаю! И нет никаких причин…

— Господи… — Марина положила вилку. — Есть причина. И очень серьезная.

— Да?!

— Я же сказала тебе, что она была в туалете и ей было плохо. Вспомни, что я тебе сказала о том, что у нее было из еды. Я женщина, и в таких случаях мне приходит в голову самое неприятное. Я дозвонилась до нашей знакомой врачихи и дожала ее.

Барский рассеянно взглянул на нож, который он, не отдавая себе отчета, согнул почти пополам.

— Она беременна? — спросил он.

Марина кивнула.

— Я убью эту сволочь.

Барский шепотом матерился по‑итальянски и испански, время от времени переходя на русский. Он не видел, как поодаль стоящий хозяин то бледнел, то багровел, очевидно, принимая потоки сочной ругани на счет своего заведения.

— Успокойся, — Марина достала сигарету и терпеливо ждала, когда он зажжет спичку. — Это очень неприятно, но ведь и Наташа не ребенок. Она — женщина. А чтобы совершить такую ошибку, нужны вообще‑то усилия двух людей.

— Черт возьми, если это двое нормальных людей, то это и не ошибка вовсе. — Он протянул ей горящую спичку.

— Что ты имеешь в виду под «двумя нормальными людьми», дорогой мой?

— Господи… Ну, тебя, меня, — объяснил он растерянно.

Она негромко рассмеялась и на щеках у нее появился румянец.

— Да? При нашей‑то жизни? Только не подумай, что я тебя не люблю или что у меня хоть раз родилась мысль о том, что ты можешь оставить меня и уйти к одной из тех женщин, с которыми ты время от времени сталкиваешься. Просто я никогда не знаю, когда ты снова схватишь свой дипломат и увижу ли я тебя опять. Вот такие дела.

— И что?

— Я не имею ничего против. Просто мне показалось, что ты чего‑то договариваешь. Если, конечно, ты не передумал.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

Она прищурилась.

— Я не хочу, чтобы ты сожалел о том, что сказал, не подумав. Я не хочу тебя связывать ни в чем.

— Да это тебе и не удастся, дорогая. — Он поднялся из‑за стола, достал деньги из бумажника и положил их рядом с тарелкой. — Грация, синьор, — ободрил он улыбкой приунывшего хозяина. — Тебе пора бы уже знать, что все, что я говорю, я обдумываю заранее.

Она опять начала подкрашивать свои пухлые губки.

— Ты отвезешь меня домой?

— Еще чего, домой, — кровь пульсировала у него в висках, когда он глядел на нее. — Тут за углом есть гостиница, которой наши ребята время от времени пользуются. Сарай, конечно, но кровати в номерах имеются.

Он взял ее под руку, и его пальцы с такой силой сжали ей руку, что ей стало больно.

Перед гостиницей с вывеской «Клуб 19» не стояло ни единого автомобиля, на дверях висела веная вывеска «Мест нет», за занавешанными наглухо окнами никогда не чувствовалось ни единого движения. Но Барского узнал администратор и без разговоров выложил на стойку ключи. Барский кивнул ему, не сбавляя шага, на ходу прихватил ключи и направил Марину к лифту.

Он с силой сунул ключ в скважину, распахнул дверь, толкнул Марину в комнату и захлопнул дверь.

Она зацепилась за ковер, туфелька на высоком каблуке соскочила, и она растянулась на кровати. В ее широко открытых глазах было дикое выражение, щеки пылали.

— Барский… — в ее голосе смешались страх и ярость, и желание. Пуговицы сыпались с его рубашки.

— Какое славное платье. Шелк или что‑то в этом роде, — сказал он хрипло. — Ужасно не хотелось бы его рвать.

Она встала и платье упало к ее ногам.