Этот дед пахал землю, потом был раскулачен, отправился в Среднюю Азию и работал там на железной дороге до самой пенсии. Когда его призвали в армию, он выселял чеченчев из Чечни, воевал в Манчжурии и привёз домой в качестве трофея печатную машинку и пряник для моего отца. В сорок восьмом он пережил ашхабадское землетрясение, когда из ста тридцати тысяч человек, населявших этот город, погибло сто десять тысяч.
В начале восьмидесятых город тряхнуло ещё раз, но очень слабо. После первого толчка все высыпали из дома на улицу, потому что второй толчок обычно бывает сильнее. Это была середина дня, дети были в школе, взрослые на работе, и дед оставался дома один. Люди, собравшиеся во дворе, заметили, что нашего дедушки нет, и Дурды — молодой парень, который жил по соседству, поднялся к нему, чтобы узнать, не стало ли плохо старому человеку.
А старый человек был занят тем, что лакировал стул. Стул утратил свой вид от долгого употребления, и его нужно было заново отлакировать, чтобы он выглядел достойно. Когда Дурды, говоря, что опасно оставаться дома во время второго толчка, стал звать деда на улицу, тот отказался. «Ты видишь, я работаю, — ответил он, — закончу, тогда пойду куда угодно».
Это семейное предание рассказывала моя тётка. Она рассказывала его несколько раз, и история запомнилась мне. А теперь она иногда всплывала у меня в голове. Если бы мне сказали, что в ближайшее время мне упадёт на голову потолок или кирпич с крыши, или меня собьёт машина, или я умру от неизлечимой болезни, то я бы не стал продолжать делать то, чем я занимался. Я бы сразу перестал впаривать товар на улицах или иконки в храмах, учить китайский, ремонтировать новую квартиру, жить вместе со своей женой и тёщей. Если из моей жизни убрать завтра, которого ещё нет, и которое, ещё неизвестно, наступит ли вообще, то жизнь теряет абсолютно всякий смысл.
Если бы у меня отняли завтра, то что бы я сделал? Не знаю. Может быть, попытался разыскать Монгэ Цэцэк? Нет, вряд ли. Может быть, взял бы дочку и отправился куда-нибудь на поезде? Может быть, купил бы пива «Старопрамен»? Да что гадать, когда от будущего не отвяжешься, оно держит меня на коротком поводке. Плохое ли, хорошее — никакой разницы, на него надо работать, а оно всё время отодвигается.
Я уже почти что живу в светлом будущем, потому что в настоящем всё как-то не так. Настоящего у меня нет. Не дай Бог ещё какого-нибудь психоаналитика почитать, Фрейда-Юнга какого-нибудь, так окажется, что за тобой ещё и куча хвостов из прошлого волочится.
Дэн этот тоже не может отвязаться со своей афёрой. Приходил, караулил у двери вместе с каким-то мордоворотом. Пугали опять, но, правда, не тронули. Да и пугали-то слабо. Дэн вообще стоял тихий и скукоженный какой-то, больше вдаль глядел, наверное, не главный он там у них. Мордоворот один и выступал, угрожал ужасными расправами. Надо замок на двери сменить в новой квартире, а то ключи у них остались. Сам-то я отбрешусь, если они уж совсем наезжать станут, а вот за Алёнку страшно немного — возьмут ещё, наймут какого-нибудь идиота, чтобы обидел её.
Ладно, всего не передумаешь, да и вообще лучше не думать, а мечтать. Даже не мечтать это называется, а планировать дальнейшую жизнь. Буду просто нормально работать на новой своей работе, зарабатывать приличные деньги, потом стану там уже инструктором, потом открою свой офис и найму себе полсотни таких же дистрибьюторов. Потом опять, наверное, восстановлюсь в университете.
Будут бабки, тогда и съездить можно в какое-нибудь путешествие — хоть в Сибирь, хоть на Камчатку, куда меня звал тот парень, хоть в Китай.
Когда Алёнка первый раз не пришла ночевать домой, то самым безобразным мне показалось то, что тёща явилась свидетелем всего этого. Провести ночь в тёщиной квартире, когда жена осталась Бог знает где и с кем — это самое неприятное, что только можно придумать.
И я стал жить в новой, ещё не отремонтированной квартире. Потом туда постепенно перебралась и Алёнка с дочкой, перевезли кое-какую мебель. Вовремя мы стали жить отдельно, потому что стыдно, когда кто бы то ни было слушает семейные скандалы. Дэну я сказал, что теперь уже никак не получится с продажей, раз жена здесь живёт. Да и за Алёнку поменьше стал беспокоиться, что её обидят, потому что вообще стал ко всему относиться равнодушнее. Это просто была защитная реакция такая, я читал об этом. Когда говорят, что я, мол, тебе, дураку, изменила, то начинаешь всё воспринимать легче, чтобы не сойти с ума. Это всяким домохозяйкам на Западе делать нечего, так они за судьбу китов в Ледовитом океане переживают или тревожатся за судьбу детей в Нигерии.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу