Илья Стогов - mASIAfucker

Однако я вернулся. Оттуда, где я был, я не привез ничего… даже жестяной баночки с пивом… в те годы на моей родине напитки не разливались в баночки: только в бутылки.

Посадки в самолет предстояло ожидать в тесном отстойнике. Там были рыжие пластиковые креслица и бар. На барной стойке стоял телемонитор, внутри которого (поверите?) Стинг бродил по Манхэттену и распевал песенки про то, что он не пьет кофе… он, дорогуша, пьет исключительно чай… теперь мне тоже предстояло пить только чай. Отныне и на годы вперед — душистый русский чай.

Советский строй был плох всем — кроме одного. Я жил плохо, но знал, что где-то такие, как я, живут хорошо. Жизнь в СССР была скучна, некрасива и ограничена миллионом запретов. Зато из нее можно было убежать… а куда мне бежать теперь?

Суки! — шипел я. Они отняли у меня зрение… теперь мне не на что оглянуться… я почти инвалид.

Прежде чем увидеть этот ублюдочный немецкий мир, я верил: все ничего! Пусть я живу не очень, но есть на планете места, где живется иначе. Конечно, есть! Иногда эти места показывают в кино. Ими пахнут страницы контрабандного журнала «GQ».

Во что мне оставалось верить теперь?

Я запросто мог прожить без сигарет и пива. Я мог напрячься и обойтись всего парой новых аудиокассет в год. Но жить без культа, пророком которого был двуликий Янус Сталлоне — Шварценеггер, было незачем.

Пьяный, растрепанный, с красными глазами и ободранным горлом, я сидел в баре берлинского аэропорта и бормотал:

— Суки… что же делать-то теперь, а?., делать-то что?., суки…

Пассажирам не было до меня никакого дела.

Южно-Сахалинск — город из серии «Уважаемые пассажиры, мы приземляемся, пожалуйста, пристегните ремни и переведите часы на пятнадцать лет назад».

Первое, что меня поразило в аэропорту: огромное количество белых голов. В основном, конечно, крашеных, но были и настоящие. После Узбекистана блондины казались редким природным извращением, вроде сиамских близнецов.

Разумеется, вы догадываетесь, что именно я сделал, едва сойдя с трапа самолета. Ну да, все верно: купил батарейки для плейера и поймал волну местного радио. В том месте, откуда я прилетел, батарейки не продавались, а о таком чуде, как FM-радиостанции с европейской музыкой, там не слышали даже искушенные меломаны.

После этого я купил МЧСовцам водки и поехал в гости. На столе стояли красная рыба и красная икра, а у мужчин за столом были красные рожи. Они пили алкоголь и орали о своем:

— Винтокрылая машина — красивая машина! Я — парень, преданный малой авиации! Малой, понимаешь?

Это были крепкие мужчины с громкими голосами, которые обычно бывают у глухих… с вонючими пахитосками в нагрудных карманах рубашек… с плоскими животами, жесткими рыжими усами и прижатыми к голове ушами… когда такие мужчины ходят в баню, видно, что у них коричневые шеи и коричневые кисти рук, а остальное тело не просто белое, а почти синее… это были мужчины, способные выпить за ночь несколько литров водки, но не способные с утра об этом вспомнить… это были отличные люди.

Дом — это когда ты приезжаешь и звонишь друзьям: «Ура! Я вернулся!» Но в Петербурге мне совсем некому позвонить… с таким же успехом я могу набрать произвольно выбранный номер в этом городе.

Раз мне некому сообщить, что я вернулся, значит, можно считать, будто я совсем и не уезжал… разумно?

С утра один из МЧСовцев на стареньком «Москвиче» отвез меня в аэропорт купить билет, а потом все повторилось опять.

Утром третьего дня я заметил, что жена хозяина посматривает на меня косо. Когда хозяин проснулся, выпил пива и почистил зубы, я сказал, что спасибо, но я, наверное, пойду.

— У тебя самолет когда?

— В пять утра.

— Ну и куда ты в такую рань?

— Погуляю. Полюбуюсь красотами.

— На море поедешь?

— Здесь есть море?

— Ты чего! Охотское море! Тихий океан! Горбуша на нерест идет! Такая рыбалка!

Я расспросил, как доехать от его дома до Охотского моря. Это оказалось несложно. Хозяин дома долго пожимал мне руку и даже выскочил в тапочках проводить на улицу, а там наклонился к моему уху и занял немного денег на алкоголь.

Сам город представлял собой двенадцать улиц, зажатых между четырьмя холмами, которые здесь следовало называть сопками.

Я вышел на центральный проспект. Там имелся ларек с пивом «Балтика». Возле него стоял мужчина, а вокруг мужчины бегал ребенок лет пяти и просил, чтобы папа купил ему конфет, но папе было не до того: он пил пиво со своей старшей дочерью.