Илья Стогов - mASIAfucker

— Я что-то не уверен, что хочу идти в это кафе.

Перед входом стоял большой стенд для туристов. На нескольких языках он объяснял, где именно мы планировали перекусить и выпить водки. Больше всего в исторической справке мне понравился заключительный абзац, сообщающий, что человек, совершавший возле мавзолея намаз на протяжении сорока четырех понедельников подряд, может рассчитывать на исполнение любого желания.

Место, как я понял, действительно было… как сказать?., с атмосферой. Даже нищие здесь не просто клянчили денег, а попрошайничали «ради ста чудес Шах-и-Зинды».

Посреди чайханы стоял бетонный бассейн с тоненькой струйкой фонтана. В воде охлаждались бутылки с местным пивом. Азиаты не обращали на них внимания. Верные заветам своего земляка Омара Хайяма, они пили не холодное пиво, а теплую водку.

Ужинать следовало не сидя за столами, а откинувшись на громадных, как кусок пляжа, лежаках и утопая в куче подушек. Мы сняли обувь и легли. Официант принес осточертевший зеленый чай и черствые лепешки. На лежак перед нами поставили столик почти без ножек, а на столик поставили водку. Она воняла бензином.

На лежаках вокруг меня сидели и лежали молчаливые люди. Чуть в стороне, в огромном котле людям готовили жирную еду. Женщина в национальном костюме брызгала водой из ведра на пыльную дорожку.

Еще неподалеку несколько мужчин в странных одеждах сворачивали головы и рассматривали меня. Очень долго и пристально рассматривали.

Я спросил у Абдулы-Умара, почему они так на меня смотрят.

— Это джуги. Черные люди. К ним не ходи. Они даже своих грабят. На всех плохо смотрят.

Пиалы с теплой водкой мелькали в его ловких пальцах. А я пил минералку и нюхал дым горящей помойки. Плохо не пить в чужом городе. Алкоголь — очень выгодное вложение денег. Ты покупаешь кружку пива, а она гарантированно сжирает 1/72 часть твоих суток.

Если покупать в сутки семьдесят две кружки пива, то вся твоя жизнь будет без остатка занята важным и очень интересным занятием: перегонкой пивного солода на воду и крахмал.

Почти смертельно пьяный Абдула-Умар объяснял, что курить вредно:

— Вот — лошадь. Пусти ей струю в нос — упадет. Мы, когда пацанами были, лошади в ноздри струю дыма пускали: лошадь падала. Или поймаем змею, пасть ей разожмем и дуем туда. Она танцует, ей кайф, понимаешь? Больше не кусается…

Потом Абдула-Умар заснул прямо за столом. Я решил бросить его и пойти в гостиницу спать. Однако перед этим хотелось посетить туалет. Бармен сказал, что какой-то особой уборной у них нет и мужчины писают, просто подойдя поближе к обрыву.

Я сходил к обрыву, потом застегнул неудобные пуговицы на джинсах, обернулся и увидел, что окружен группой джугов.

Они были пьяные и действительно очень черные. Они внимательно меня рассматривали. Оторвавшись от стола, теперь они цыкали всеми возможными зубами.

Просто так взять и рубануть незнакомому человеку по голове… по себе знаю, насколько это нелегко. Я знал, что сначала они что-нибудь мне скажут. Один из джугов на очень плохом русском спросил, зачем я сюда приехал.

— Тебе действительно интересно это узнать?

— Моему дяде такие лысые, как ты, в Москве глаз выбили.

— Я искренне сочувствую твоему дяде.

— Они ударили, и глаз на землю упал… А ведь он пожилой человек.

— Тем сильнее я ему сочувствую…

Они еще поцыкали. Я видел, что сейчас… вот сейчас, кто-то первым выбросит кулак в мою сторону.

— Не надо было тебе сюда приезжать…

— Да?

— Мы сейчас убивать тебя будем.

— Стоит ли?

Фраза была неуместна, как я, со своей необрезанной крайней плотью, был бы неуместен в главной самаркандской мечети.

Драться с семерыми сразу было бесполезно. Я стоял на самом краю обрыва. То есть я бью в лицо первому из джугов, и это будет последнее, что я успею, прежде чем забрызгаю камни внизу.

Кроме того, мне не хотелось драться. Мне хотелось белого молока жизни, а вовсе не драться.

Нужно было выруливать, но как, я не знал.

Я обшаривал полустертые файлы памяти, но находил там только всякий мусор… ничего важного там не находил.

Странно… ведь было же во мне что-то ценное… то, что не позволяло за просто так сбрасывать меня на дно обрывов… но вспомнить, в чем оно состояло, я не мог.

Я мог бы сказать им… если честно, я не мог сказать джугам ничего.

Представьте, как бы глупо я выглядел, если бы вздумал рассказать этим черным людям про то, что всего полгода назад жадный, но модный глянцевый журнал «ОМ», с которого месяцами невозможно получить уже заработанный гонорар, назвал меня «лучшим писателем страны».