Таня Валько - Арабская дочь

— Невероятные эти надгробья, у некоторых даже два этажа! — восторгается Марыся, когда во второй половине дня они добираются наконец до места, усеянного древними артефактами. — Но почему не сохранилось ни одного дома, места культа и собраний, театра? Это так грустно, что они оставили после себя только кладбище.

— Но зато какое, моя госпожа, — отвечает гид, уходя от ответа, потому что наверняка он просто его не знает.

Они ездят от одного пантеона к другому и не перестают удивляються: сколько же труда и мастерства было вложено в их создание! Гид показывает разного вида скалы, советует, где лучше сделать снимки и, наконец, проводит их на холм, с которого экскурсанты наблюдают заход солнца.

— Что-то вы какие-то вялые сегодня, — со скрытой издевкой говорит он, обращаясь к Хамиду. — Я слышал, что вчера в отеле была очень шумная вечеринка. Эти иностранцы не могут ни к чему относиться с уважением! — повышает он голос от охватившего его возмущения. — Ведь они здесь только гости, причем нежелательные, поэтому должны придерживаться правил и законов нашей страны, правда?

— Да, конечно, — подтверждает Хамид и опускает глаза.

— А ты, молодой человек, почему не носишь тобу? — спрашивает гид с вызовом. — Стыдишься своего происхождения?

— Я йеменец, — врет Хамид и не краснеет.

— Бен Ладен? Ты думаешь, что с дураком разговариваешь? — задиристо произносит гид и расправляет плечи.

— Мой дед со стороны отца почти век тому назад приехал из Йемена в Саудовскую Аравию! — Житель Рияда наклоняется над деревенщиной-недомерком, как будто хочет вбить его в землю. — Моя мать тоже оттуда. И запомни, никто не будет указывать мне, как я должен одеваться на экскурсию по пустыне!

Хамид уже кричит, и его слова, эхом отражаясь от скал ущелья, повторяются вновь.

— Едем в отель. Меня тошнит от этого таскания по пескам, — говорит он, обращаясь к жене и усаживаясь в автомобиль.

— Я не понимаю, почему вы так нервничаете? — Местный попечитель утратил уверенность и стучит в закрытое окно машины. — Я приглашаю вас ко мне на ферму, дочь приготовила угощение.

— Да? — Хамид, стиснув зубы, открывает окно.

— Эй, не будем злиться, — улыбается хитрый лис. — Все хотят увидеть, как здесь живется.

Он показывает пальцем на два других автомобиля и сидящих в них удивленных иностранцев, которые ничего не поняли из ссоры, потому что собеседники говорили на арабском языке, но, по крайней мере, сообразили, что это не дружеская болтовня.

— По дороге остановимся у дворца княгини, который она здесь себе строит. Эдакий маленький домик лесника. — Гид, видя нерешительность в глазах Хамида, бежит к машине и отправляется на дальнейший осмотр, чтобы тот не успел отказаться.

Стены большого строения, расположенного тут же, при выезде на асфальтированную дорогу, выделяются белизной на фоне бордово-черных в это время дня склонов горы, у подножия которой их возводили. Издалека дворец кажется маленьким белым бараком, но по мере приближения к нему все видят, насколько он большой и роскошный. Высокая, до четырех метров, ограда еще не закончена. Автомобили въезжают через проем, оставленный для ворот. Подъезд завален мусором, строевым лесом и брошенной утварью, а дом выглядит страшно: пустые черные дыры вместо дверей и окон.

— А тут безопасно? — взволнованно спрашивает немка.

— Это же вторжение на чужую территорию, лучше уж возвратиться, — поддакивает ее муж.

— Благодаря вам мы нарушаем право, которого в других вопросах вы так сурово придерживаетесь, — злорадно подытоживает Хамид.

— А что в этом интересного? — говорит Марыся. — Это ведь просто руины.

— Так, собственно, распоряжается деньгами наше правительство, — с горечью произносит гид. — Начали строительство, может, лет пять назад, потом что-то кому-то привиделось, и бросили все к черту. А за эти сотни тысяч риалов можно было бы построить пять мечетей или отдать их на паломников в Мекку.

— Это же чье-то частное строительство, и он делает с ним все, что хочет, — возражает Хамид. — Ведь это не больница, не школа, на которые тратятся деньги из государственного кармана. Не исключено, что собственник лишился своего имущества, или у него не за что закончить проект, или, может, даже умер.

— Мы как птицы-могильщики! — выкрикивает молодая француженка.

— Кладбищенские гиены, — вставляет Марыся и показывает на маячащее во мраке самое высокое, одиноко стоящее надгробье: — И до некрополя рукой подать.