Мортен Рамсланд - Собачья голова

«Почему ты больше не пишешь? — спрашивал Ушастый. — У тебя появился кто-нибудь другой?»

«Да нет же, — писала Марианна в ответ, — это ты совсем не пишешь!»

Бьорк воровала не все письма. Они попадали ей в руки примерно через раз, и, в отличие от первого случая, она теперь прятала их в ящике большого шкафа в спальне. Письма сына она теперь тоже время от времени воровала: «Давай я отправлю письмо, — говорила она, — я сама куплю марку». Не подозревая ничего дурного, Ушастый отдавал письмо матери, и в конце концов между молодыми людьми возникло так много недосказанностей, так много неопределенностей и нарушенных обещаний, что однажды из Гренландии пришло последнее розовое письмо.

«Ты мне надоел, — писала Марианна Квист, — ты ненадежный засранец, а вовсе не тот милый парень, которого я когда-то знала».

«И ты больше уже не та, — писал Ушастый, — твой номер с медвежонком наверняка был чистым обманом». Эти последние слова Марианне так и не довелось прочитать, бабушка украла письмо и спрятала в шкафу. Ушастый больше ничего не писал, теперь он просто сидел, уставившись прямо перед собой, и без особой уверенности в голосе Аскиль констатировал, что все любовные страдания в этом мире когда-то да проходят.

Бабушка не очень-то была в этом уверена. Ей казалось, что сын выглядит еще более жалким, чем раньше, и только после того, как она однажды вечером увидела костер, который Ушастый разжег в дальнем углу сада, она облегченно вздохнула. «Занавес, — подумала Бьорк во второй раз, глядя, как он ворошит палкой в костре, взметая последние обгоревшие кусочки розовой почтовой бумаги, которые подхватывает ветер, — наконец-то с этой историей покончено раз и навсегда».

За последние годы Кнут привык видеть, как отец притаскивает домой один велосипед за другим. Шины у этих велосипедов обычно были спущены, крылья и рамы — перекошены, но Аскиль чинил их, выправлял рамы, убирал остатки старых велосипедных замков, после чего ставил велосипеды в сарай, где они постепенно заняли все пространство.

— Это не воровство, — имел обыкновение говорить Аскиль, — я просто нашел им хорошего хозяина.

Речь шла о велосипедах, которые кто-то до этого уже украл, после чего воры бросали велосипеды где-нибудь на обочине или в кустах. Обычно Аскиль не сразу брал велосипед, он ждал примерно неделю, а потом уже забирал его себе. За несколько бутылок пива соседи и коллеги могли теперь приобрести какую-нибудь запчасть, а за бутылку шнапса можно было получить и целый велосипед. Кроме того, Аскиль обеспечил велосипедом каждого члена семьи. Кнуту тоже достался велосипед, но совершенно дурацкий — противного коричневого цвета, на переднем колесе — «восьмерка». Не очень-то приятно было Кнуту, когда соседские дети кричали ему вслед:

— Привет, Кнутик! Где спер велосипед?

В таких случаях Кнут стразу же слезал с велосипеда, засучивал рукава и кричал:

— Кто хочет позвонить в звонок!

Это был вызов, и уличные мальчишки сразу же замолкали, вспоминая, как один наглец однажды попробовал позвонить в велосипедный звонок норвежца. «Это не опасно», — заверил его тогда Кнут, но, как только пальцы мальчишки коснулись проржавевшего звонка, Кнут так сильно ударил его в живот, что тот рухнул на асфальт. А норвежец вскочил на велосипед и на полной скорости врезался в запаниковавшую толпу, трезвоня как сумасшедший. Звонок у Кнута был звонкий, но он уже давно мечтал о настоящем хромированном рожке, таком, каким обзавелись некоторые из его одноклассников.

Когда Аскиля не было дома, Кнут иногда заходил в сарай, чтобы взять какой-нибудь другой велосипед. Потом ехал в порт, который, конечно же, как ему казалось, не шел ни в какое сравнение со сказочным бергенским портом. Оденсе, как ни крути, лишь сонный портовый городок, и Кнут садился на причале, лениво созерцая те немногие суда, которые здесь швартовались — чаще всего лишь для того, чтобы выгрузить корма, или для антикоррозийной обработки. Постоянные обитатели порта постепенно привыкли к тому, что в нескольких метрах от воды, в любую погоду, сидит на корточках, погрузившись в свои мысли, тринадцатилетний мальчик, немного хмурый, но с мечтательным выражением лица. Кнут всегда мечтал о дальних странах, и теперь он стал подумывать о том, как бы уехать из дома. Уехать от школы, от назойливых уличных мальчишек и от постоянно донимающего отца, что вечно приводит в пример старшего брата. «Нильс тоже когда-то был разгильдяем, — говаривал Аскиль, — но теперь взялся за ум и задумался о будущем». После того как Нильс сжег коробку розовых писем, он вспомнил, что когда-то пообещал себе ни в коем случае не повторить судьбу отца. В тот же вечер он достал учебники и через несколько недель сообщил за обедом, что собирается поступать в коммерческое училище. Теперь он не вылезал из своей комнаты, корпел над учебниками под настольной лампой, а остатки тоски по прекрасной девушке из заколдованных лесов улетучивались по мере того, как все большее и большее место занимали кредит и дебет. Но когда Аскиль начинал в качестве примера для подражания приводить младшему сыну его старшего брата, Кнут даже уши затыкал.