Мортен Рамсланд - Собачья голова

В то время мы впервые обратили внимание, что у бабушки есть какие-то тайные дела в городе. Через полгода после моего возвращения бабушка взяла меня с собой на одну из своих прогулок. Бабушка любила бывать в кафе и вести себя как светская дама; она надевала свое лучшее платье и обычно заходила в кафетерий универмага «Магазин», где пила кофе и ела венские булочки, я же предпочитал горячий шоколад. Но в один прекрасный день она прошла мимо «Магазина», завернула в узкую улочку и остановилась перед каким-то мрачным подвальным помещением, с жалюзи на окнах.

— Об этом не обязательно всем рассказывать, — проговорила она, — пусть это будет нашей маленькой тайной.

— Хорошо, — ответил я и мгновение спустя вступил в тайный мир Бьорк, где четыре ряда, в каждом из которых было по семь одноруких бандитов, мигали своими цветными лампочками. В дальней части помещения стояло несколько автоматов для игры в пинбол, а у самой кассы, где толстый человечек разменивал деньги и продавал кофе, стоял автомат для игры в покер — именно он в последние годы стал тайной страстью бабушки. Не стану скрывать, что я был слегка разочарован, когда понял, что врала она лишь для того, чтобы скрыть членство в игровом клубе. Она разменяла пятьдесят крон, взяла мелочь, подкупила меня розовым лимонадом и пригоршней монеток, которые тут же были истрачены в пинбольных автоматах, и стала играть в покер с автоматом, пока не проиграла все пятьдесят крон, которые она разрешала себе истратить за одно посещение. Узнав о тайной бабушкиной страсти, я поспешил раскрыть ее секрет.

— Она ходит играть в автоматы, — объяснил я Стинне, и она тоже выглядела разочарованной. Возможно, ее разочарование объяснялось в первую очередь тем, что бабушка никогда не брала ее с собой на прогулки, а я частенько гулял с ней, но с другой стороны, Стинне было чем заняться, у нее ведь были ее поклонники. Случалось, что кое-кто из них оказывался в ее комнате, куда приходила и Сигне. В таких случаях первый ряд партера над окном Стинне терял свою привлекательность. В таких случаях мы пытались следить за ними через замочную скважину, а в течение следующих лет мы также осуществили несколько попыток записать их идиотские разговоры на пленку. Бьорн считал, что мы можем продавать пленки соседским ребятам или использовать их, если появится возможность шантажа, — дело в том, что иногда они говорили такие странные вещи, что нам становилось даже неловко. Когда Стинне не бывало дома, я начал пробивать дырку в стене между нашими комнатами. Я пробил дыру у изголовья своей кровати, прикрыл ее старым плакатом тех времен, когда папа еще регулярно появлялся в багетной мастерской дедушки, — она выходила в узкое пространство между стеной и платяным шкафом в комнате Стинне. Чтобы с другой стороны ничего не было видно, я сделал палочку, на которую насадил кусочек обоев, и вставил ее в отверстие. Дырка как нельзя лучше подходила для микрофона, который мне подарили на день рождения, а позднее она стала для меня и прекрасным окном в незнакомый мир, открывавшим мне, когда я вечерами лежал в постели и не мог заснуть, волшебное зрелище.

Благодаря этому отверстию мне суждено было стать молчаливым свидетелем взлетов и падений сестры. У отца была подзорная труба, у меня — дыра в стене, через которую я видел часть кровати сестры, но тогда, в 1984 году, отверстие было сделано исключительно для того, чтобы записывать их дурацкие разговоры на пленку. Я совершенно не собирался ссориться с сестрой, она по-прежнему была моим лучшим лекарством от снов про Собачью голову, и поэтому следил за тем, чтобы кассеты не покидали дом. Мое высоконравственное поведение не встретило положительных откликов со стороны остальных членов Клуба Охотников, они все без исключения хотели получить экземпляр кассеты, чтобы переписать ее себе. «Что за ерунда, — говорили они, — почему это все они должны быть у тебя?»

Клуб Охотников превращался в Клуб Шпионов, когда мы толпились возле комнаты Стинне — на цыпочках, хихикая и записывая происходящее в комнате на магнитофон, пока Стинне не натравливала на нас поклонников и они не прогоняли нас. Больше всего нам нравился Питер. Поймав кого-нибудь из нас, он слегка встряхивал пойманного за плечи, но остальным этого было мало. Взять, например, Джимми с Биркебладсвэнгет, того, вслед кому я выкрикнул больше всего оскорблений. Когда ему попадался кто-нибудь из нас, он совершенно терял контроль над собой и однажды разбил Бьорну губу. Джимми совершенно точно подходил под категорию «поклонники-идиоты», а Питер относился к категории «застенчивые поклонники»: такие, отправившись домой, нередко возвращались и снова вставали под окнами Стинне.