Владислав Николаев - Своя ноша

«Откомандировать меня на Шамансук, как пишет Крапивин в своих замечаниях, он не мог, да еще со всем отрядом. Он даже не знал, что я туда ушла».

«Я проверяла заявку профессора Баженова».

«И если месторождение было открыто в сентябре, то совсем не из-за настойчивости геологического управления, а только благодаря самоотверженности и энтузиазму студентов: они работали не считаясь ни с чем».

«Так его! Так!» — радовался я каждому Татьяниному выпаду, будто сам пластался врукопашную с Крапивиным.

— Может, она в самом деле проверяла не вашу, а баженовскую заявку? — оторвавшись от бумаг, спросил я.

— Чушь! — вскочив со стула, замахал руками Крапивин. — Нет никакой баженовской заявки! Я все его работы просмотрел, даже те, какие существуют на правах рукописи, — ни слова о Шамансуке. Да и что он мог о нем знать, если заезжал в наши места всего дня на два или на три. На консультацию вызывали.

— Выходит, она сама измыслила его заявку?

— Истинно так! Упоминание о Баженове — ход конем! Кто против такого имени попрет? Сам он возражать против приписываемых ему заслуг не будет. Не из боязни ущемить свой престиж. Нет. Просто он покровительствует этой девчонке.

— Вы уже собираете сплетни, — резко оборвал я хозяина.

— О, молодой человек! Жизни не знаете! В наше время…

— Старая песенка…

— Ладно, ладно, — задабривая, согласился Крапивин. — Изучайте.

Я снова уткнулся в бумаги… А вот и копия ответа Крапивина на Татьянино письмо:

«На мои замечания Т. С. Красовская ответила письмом на имя начальника геологического управления Б. Ф. Русанова. Если раньше в автореферате диссертации она просто не сочла нужным упомянуть о геологах рудника как об авторах заявки и о представителях геологического управления — организаторах проверки этой заявки, то в письме Красовская пошла еще дальше. Она категорически заявила: месторождение открыто без всякой посторонней помощи, в район Шамансука для поисков руд она вышла, мол, по собственной инициативе… Заявление о «собственной инициативе» не выдерживает никакой критики. Красовская в Уганске работала под руководством начальника геологической службы рудника. Без его разрешения она не могла не только выйти за пределы Уганска, но и заниматься поисками близ самого поселка».

Документов было много. Больше ста листов. Хранилось там и нотариально заверенное заявление некоего Юшкова, охотника. Он рассказывал, что три года назад близ заброшенного прииска Нежданный получил от неизвестного человека для передачи Крапивину магнетитовую гальку и уже через несколько дней передал ее по назначению…

«Нотариальный-то штамп зачем? Для пущей важности? И кто такой этот неизвестный человек? Откуда он мог взяться в районе, где всех жителей по пальцам пересчитаешь?.. Детектив, и только!» Но спрашивать о чем-либо уже не было мочи, и я захлопнул скоросшиватель.

Толстая пачка бережно собранных, подшитых документов, и обильный стол, организованный заранее, и сам Крапивин с его бледным нервным лицом и дачным обликом — все наводило на мысль: дело далеко не чистое. Однако черт его знает! Почему же тогда Татьяна ни словом не обмолвилась мне об этой возне вокруг ее месторождения?

Меня трепало как в лихорадке. От тревоги, унижения. Сам себе был ненавистен из-за того, что вовремя не сообщил хозяину о своем родстве с Татьяной и теперь не мог в открытую с ним схлестнуться, защитить жену. Подавляя в себе враждебность, чувствовал на своем плече чужую обнимистую руку:

— Вывести их на чистую воду! И Красовскую и Баженова!

Проснулся я уже при ярком свете, открыл глаза и долго не мог понять, где нахожусь. Какие-то декоративные стены — в разноцветных корешках книг. Прохладные запотевшие стекла. Заросли черемухи за ними. Сам я лежал на раскладушке, в одних трусах, а одежда висела на стуле. Тут же, на стуле, я увидел скоросшиватель и сразу все вспомнил. Крапивин, Татьяна, письма, заявления… И снова от унижения, от предчувствия беды заныло сердце.

Я вскочил на ноги и стал торопливо одеваться. В голове гудело сорок сороков. Каждое движение болью отдавалось в висках.

Вошел Крапивин, побритый, чистый, свежий, влажно причесанный на пробор. Ночной кутеж сошел с него как с гуся вода.

— А я уже под холодным душем постоял. В саду у меня самодельный душ. Не хотите?

— Некогда. На аэродром надо бежать.

— Опохмелиться? На дорожку полезно.

— И не говорите. Со вчерашнего качает.