Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Сэма купила красивый, ярко разрисованный конверт, бумагу, зашла на почту и принялась писать письмо.

«Дорогой мой, радость моя, единственный мой!

Вчера вечером ко мне заходил Идрис-бей, твой друг. Он сказал, что стоит мне отказаться от предъявленного иска, и ты будешь на свободе. Если все упирается в меня, я не раздумывая это сделаю.

Чтобы из-за меня мой миленький сидел в тюрьме! Ах ты, мой сладкий! Не беспокойся. Никаких заявлений я, пожалуй, писать не буду. Сама приеду и все скажу на суде. Тебя освободят! А пока высылаю триста. Приеду — поговорим. Завалить тебя деньгами я, конечно, не могу, но нужды ты ни в чем не будешь знать.

А вообще-то хорошо, что ты в тюрьме. На свободе у тебя не было бы отбоя от баб. Потерпи как-нибудь до моего приезда. Только знай, я за это время сильно изменилась. Мужчины, правда, увиваются за мной по-прежнему. Но кроме тебя, мне никто не нужен, даже киноартисты.

Тысячу раз целую. Твоя Сэма».

Сэма отправила письмо и деньги и, очень довольная, вышла на улицу. Не съездить ли ей к жене Кудрета? При этой мысли Сэма невольно поморщилась, вспомнив, что эта липучая, словно пиявка, женщина была с ней подозрительно ласкова. Сэма знала обо всех ее делах с повитухой. Она и на этот раз наверняка скажет: «Вай, моя Сэмочка! Только я подумала о тебе, а ты тут как тут», повиснет у нее на шее и попытается затащить к повитухе. Но Сэма никуда не пойдет, просто справится о здоровье, а если та начнет приставать, пообещает заглянуть в другой раз. До полуночи Сэма свободна. Чем слоняться по городу, зайти-ка лучше к этой карге и разузнать, как обстоит дело с разводом. Может, удастся сообщить Кудрету при встрече добрую весть?

Сэма торопливо поднялась по темной ветхой лестнице на третий этаж. У дверей одной из квартир стояла молодящаяся «гранд-дама», лет шестидесяти, с ярко накрашенными губами, в очень коротком и совсем прозрачном пеньюаре.

«Сумасшедшая старуха, наверное, из бывших придворных», — подумала Сэма и взбежала на четвертый этаж. Сердце у нее учащенно билось. Как встретит ее жена Кудрета?

Не успела Сэма вторично нажать кнопку звонка, как дверь отворилась и на пороге появилась женщина средних лет.

— Вы к кому, эфендим?

— К Шехвар-ханым. Разве она не здесь живет?

— Нет, — после некоторого молчания ответила женщина.

— Тогда простите за беспокойство. Значит, они переехали.

Женщина ничего не сказала, и Сэма стала медленно спускаться вниз. На площадке третьего этажа все еще стояла, улыбаясь, «гранд-дама».

— Кого вы ищете, если не секрет? — кокетливо изогнувшись, спросила женщина.

— Шехвар-ханым…

Тень досады легла на густо напудренное лицо молодящейся старушки.

— А кем вы ей приходитесь?

— Приятельницей.

Женщина смерила Сэму взглядом с головы до ног и сказала:

— Они переехали.

— Не будете ли вы любезны сказать, куда именно?

— К одной повитухе, которая живет на параллельной улице.

— Ах вот, значит, куда они переехали!

— Она одна к ней перешла. А дети разбрелись…

— Да что вы!

— Раз вы ее приятельница, — с недоверием продолжала «гранд-дама», — то должны бы знать об их трагедии!

— Трагедии? Какой трагедии?

— С Кудрет-беем вы знакомы?

От Сэмы не ускользнуло, как просияла женщина, когда произнесла имя Кудрета, она даже помолодела на какой-то миг. Испытующе глядя на нее, Сэма ответила:

— Разумеется, знакома.

— Тогда зайдите, прошу вас! Выпьем по чашечке кофе и поговорим об этом блестящем господине!

Женщина, конечно, приглашала неспроста, и потому не следовало отказываться, но приличия ради Сэма сказала:

— Право, не знаю, удобно ли вас беспокоить.

— Что вы, эфендим, бог с вами…

И Сэма согласилась.

— Сюда, пожалуйста, эфендим. Пожалуйте в салон!

Убранство гостиной, старинная дорогая мебель говорили о знатном происхождении хозяйки, как и ее манеры. Муж ее, несомненно, был каким-то беем, беем-эфенди, а может, и пашой.

— Какой кофе вы предпочитаете, фем?

Сэма, кажется, не ошиблась в своем предположении. Дама, видимо, и в самом деле служила при дворе. Ведь недаром вместо «эфендим» она употребляла выспреннее «фем». Впрочем, может быть, ей просто нравилось изъясняться столь изысканно.

— Я предпочла бы полусладкий, но стоит ли так беспокоиться?

— Помилуйте, какое же это беспокойство, детка? Я тоже с вами выпью…

Через какие-нибудь четверть часа они уже вели беседу за чашкой кофе.

— У Кудрет-бея нет ничего общего с женой. Они как небо и земля. Правда, эфем?