Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

Только около трех пополудни Муртаза вышел из суда, где рассматриваются дела о мелких правонарушениях лиц, задержанных на месте преступления. За быстроту, с которой выносились там приговоры, эти суды в народе прозвали «Пшик-пшик и готово!» Муртаза давал показания по делу о воровстве ткани с фабрики.

Надзиратель уже почти сутки был на ногах, не присел, не прилег и теперь, после ночной погони за ворами, бегания на дачу к техническому директору, в участок и в суд, еле держался на ногах. Тело его ныло, глаза, красные от бессонницы, болели, он зевал, потягивался, хрустя суставами, и снова зевал.

«Куда идти, домой или на фабрику?» Муртаза остановился, мучительно соображая. Пойти домой, повалиться на постель — все равно больше двух часов не поспишь, в шесть снова заступать — смена. Если же не спавши явиться на работу, выйдет полтора суток без сна! — разве такое выдержишь? Но служба есть служба…

И тут Муртаза вдруг вспомнил про Нуха, и усталость как рукой сняло. Контролер, поди, уже успел побывать у директора и доложить, что дочери Муртазы спали на работе около станка?! Нет, надо сперва повидаться с директором, а потом уж домой идти. И Муртаза заспешил на фабрику, забыв про усталость, про суточное бдение и новую бессонную ночь — все это он словно откинул одним движением руки…

Директор в своем кабинете просматривал рапорты ткацкого цеха. Увидев перед собой Муртазу, он отложил ручку и сказал:

— Входи, Муртаза-эфенди, входи. Что нового?

— Здравия желаю, мой директор! — ответствовал Муртаза и, прикрыв ладонью рот, смущенно кашлянул.

— Что ты сделал с вором?

— Сдал в участок. Дело передали в суд. Ну, я там дал нужные показания…

— А других поймали?

— Так точно, мой директор.

— Прекрасно! Ну а как тебе стало известно о краже?

Муртаза таращил глаза, чтобы они не закрывались, и, запинаясь, проговорил:

— Вышел я, значит, за фабричные ворота, потому как собрался там народ…

Он остановился, мучительно соображая, почему за воротами мог собраться народ…

— Так, Муртаза-эфенди, — произнес директор, — вышел ты, стало быть, за фабричные ворота, и там собрался народ… Что же дальше было?

— Прежде всего, мой директор, я страшно виноват, очень провинился…

— В чем?

— Разве Нух не докладывал?

— Не-е-ет!

— Значит, не выполнил он своих прямых служебных обязанностей.

— О чем ты говоришь? Ничего не понимаю.

— Я никак не могу считаться хорошим отцом! — выпалил Муртаза и придвинулся к столу, в упор глядя директору в глаза. — Потому как, был бы я хорошим отцом, научил бы детей своих понимать, что значит строгая дисциплина…

Технический директор недоуменно смотрел на Муртазу.

— Они бы знали у меня, что служба превыше всего, и не спали бы во время работы! Значит, Нух не докладывал?

— Да нет, я же сказал.

— Он обязан был доложить! Все потому, что он сам не знает, что значит служба. Думает, что служба — это орехи грызть, хлеб с сыром трескать…

— Постой, расскажи толком, что случилось.

— У меня две дочери, мой директор, работают здесь, на фабрике, в очистительном… Я находился в комнате военнообязанных, чистил обмундирование, когда заявился неожиданно Нух и сказал, что дочери мои спят на работе, прямо за машинами…

— Эту форму, Муртаза, нельзя носить повседневно, — перебив надзирателя, строго сказал директор, обративший вдруг внимание на то, что Муртаза одет в форму командира отряда допризывников. — Ее положено надевать только по праздникам, в крайнем случае во время занятий. А ты ее таскаешь каждый божий день.

— Так точно, мой директор! Есть не одевать в обычные дни! Будет в точности все исполнено!

— Ну, так что дальше?

— Дальше, мой директор, как получил я такое известие, что дочери мои спят на работе, так будто рассудка лишился. От гнева даже зубами заскрежетал. Прибежал в очистительный, гляжу: точно, спят дочери за станком, и тут помрачилось сознание, не помню, что потом со мною было… Если бы люди не удержали меня, душу из них, паршивок, своими руками бы вытряс…

Муртаза стоял, и взгляд его побагровевших, налившихся кровью глаз был устремлен на директора.

— Ну ладно, — не выдержал директор молчания, — что же ты хочешь?

— Чтобы вы наказали!

— Наказал? Кого наказал? Тебя?

— Так точно, мой начальник, и меня, и моих дочерей, и Нуха.

— А Нуха за что?

— Как за что, мой директор? На фабрике чрезвычайное происшествие, а он даже не изволит доложить господину техническому директору.