Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

В столовой много народа. Вокруг повара, толстяка с огромным животом, известного балагура, любителя поговорить и порассказать всякие истории, как всегда, слушатели: несколько ткачей, два мастера из прядильного цеха — один дородный, другой очень худой. Повар чистит картошку. Идет приятная, задушевная беседа.

К губе повара точно прилипла сигарета. Он покуривает и неторопливо ведет рассказ:

— Шурин мой служил в Анкаре, в роте дворцовой охраны, так вот, значит, он рассказывал, как однажды в Чанкая [84] Чанкая — бывшая загородная резиденция, впоследствии дворец президента Турецкой Республики Кемаля Ататюрка. Ныне музей Ататюрка. , на приеме у ныне покойного Ататюрка, собрались все главы государств… Упокойник, стало быть, устроил им в Чанкая знатный прием, и чего там только не было, угощения всякие, даже птичье молоко подавали… На приеме, конечно, присутствовали и Сафпе Айла, и Мюнир Нуреттин, и русалка Эфталья-Мефталья, словом, кого только там не было… Натурально, наши визири со своими визиршами, весь кабинет министров… Ну, ели, пили, шутили да смеялись, танцы разные устраивали. А как начали кофе пить, тут нежданно Муссолини… а есть такой, значит, Муссолини, гяур-неверный, тоже пил, ел, веселился… Только наш Ататюрк — умная голова, большой дипломат, он все заранее рассчитал. Вот, значит, этот Муссолини принял важную позу да возьми и скажи: «Желаем мы, дескать, чтоб Анталья [85] Анталья — провинция на юге страны, на Средиземноморском побережье. После поражения Османской империи в первой мировой войне многие районы Турции были оккупированы войсками Антанты; провинция Анталья и прилегающие к ней области вплоть до города Конья были оккупированы итальянскими войсками. нашей была!»

— Послушай, чего ты мелешь, Муссолини сроду в Турции не был, — перебил его один из ткачей.

— Ладно тебе спорить, слушай и не мешай, — вступился за повара маленький толстый мастер.

— Наш шурин служил в роте охраны при дворце, он так рассказывал. За что купил, за то и продаю, — ответил повар.

— Не обращай внимания, что дальше-то было?

— Сказал он, значит: «Желаем, чтоб Анталья нашей стала!» Сразу вокруг все замолкли, гробовая тишина. Муха, кажись, пролети, все ее за самолет посчитают… Упокойник, наш Ататюрк, рассердился да как глянет на этого Муссолини — тот точно лист задрожал. Ататюрк и говорит ему: «Макаронщик ты, как есть макаронщик! Сиди смирно на своем месте, не рыпайся, не заводи меня понапрасну!..»

— О господи, аллах праведный! — воскликнул ткач Ильяс Докузчоджуклу. — А Муссолини чего ответил?

— А чего ему отвечать, он сидит, молчит, будто утерся…

— Да, упокойник человек был особый, чего бы о нем ни говорили. В человеке этом была сила пророка. Как ни суди, а в его времена за сахар двадцать восемь курушей платили, — вздохнув, сказал Ильяс.

— Платили, да разве ценили? Тогда тоже были такие, что нос воротили от этого сахара, все поминали, что при государе султане Хамиде за голову сахара платили две монеты по десять пара.

— Опять ты про своего султана Хамида? Оставь и забудь!.. Я вот вам скажу: ране, бывало, зайдешь в харчевню и за лиру-полторы запросто откушаешь. За водку, что теперь сто семьдесят курушей стоит, раньше я платил сорок девять, к ней возьмешь мясное блюдо, овощи, салат, хлеб и все, что надобно. И всего девяносто — девяносто пять курушей, весь счет. А ныне как? Пойдешь с пятью лирами, и то веры никакой, что хватит.

— А если еще приятели подсядут!

— Тогда вовсе погорел. Почитай, жалованья за полмесяца не досчитаешься!

— Э-э, бросьте вы. Что нынешнее, что прошлое время — все едино, разницы никакой! — произнес тщедушный мастер.

— Это как?

— А так — нет, и все тут!

— Не может быть. Раньше сахар ели за двадцать восемь, хлеб за десять, мясо за тридцать…

— Ладно, а сколько лир ты зарабатывал в месяц?

— Ну, пятнадцать — семнадцать с половиной…

— А теперь?

— Пятьдесят — шестьдесят.

— Вся разница в деньгах! Раньше зарабатывал пятнадцать лир и платил за сахар двадцать восемь курушей, ныне платишь сто сорок курушей и получаешь шестьдесят лир… И при султане Хамиде то же самое, разве не ясно?

Ильяс вроде бы и понял, согласно кивнув головой, но опять начал свое:

— Оно, конечно, так, только человек этот был не чета другим, особенный… Кто еще у нас такой башковитый? Любовь у него была к родине, к народу. Вот скажи, почему он с женой развелся?

— Ну?

— А потому, что не желал достояние свое семье оставлять, хотел народу отдать. Разве покойный не оставил все, что у него было, народу [86] В соответствии с завещанием Ататюрка все доходы с его капиталов, вложенных в Деловой банк, поступали в фонд Народно-республиканской партии, а также на финансирование двух старейших научно-исследовательских учреждений: Турецкого исторического общества и Турецкого лингвистического общества. ?