Александр Бараш - Свое время

Само по себе это «био» – поэма высокого бюрократического стиля. Бюрократизм – это, видимо, та точка, где Восток и советский коммунизм очень друг друга поняли.

В специфическом сочетании имени и фамилии можно увидеть формулу, код будущих песенных текстов. Слияние внешнего русского антуража («Онегин старый мой приятель учился в Москве в Литературном институте имени Горького»), русско-советского языка, типа стиха и обстановки, городской топографии (общесоветской, но с центром в России) – с глубинно-восточным менталитетом: типом поведения влюбленного Меджнуна… «Лейла и Меджнун – героиня и герой популярнейшей на Востоке арабской легенды о разлученных и страдающих любовниках. Лейлу выдали замуж за другого, а Кайс (прозванный меджнуном, т. е. одержимым демоном, безумным) ушел от своего племени в пустыню и жил одиноко, слагая песни в честь Лейлы. В конце концов оба погибают от тоски. Впоследствии сюжет использован суфийскими поэтами; последние придали ему символический смысл тоски души в разлуке с божеством…» [16]. Сиквел: «До сих пор она мне часто снится в белом платье, / Снится мне, что снова я влюблен… / Раскрывает мне она, любя, свои объятья, /Счастлив я, но это только сон…» [17]

Семя попало в почву. Письмо позвало в дорогу. Просьба не кормить животных. Чувствительность и стремление к красоте не находили других ориентиров, кроме Меджнуна, в пустынях советских новостроек. Других ориентиров для этого типа юношества вокруг не было. Ассортимент «ролевых образов» при зрелом социализме был по-сиротски прост: всего «земного» – меньше одного.

Отвернемся от колкого ветра, зажжем энную сигаретку «Опал» в пещерке из заледеневших варежек, у бордового цоколя пятиэтажки, где на третьем этаже пьет на кухне с мамой чай – все уроки сделаны, потрфель сложен, воротничок поглажен – твоя Лейла.

И будем писать в семнадцать-восемнадцать лет такие стихи:

Нашел это стихотворение в блокноте-дневнике зимы 1979-го года. Под стихотворением запись: «Связано с теми переулочками, которые ведут к дому Гали. Сокольники. Ххх, будет ли еще что-нибудь связано с этими местами?» Отвечаю: да, вот этот абзац, через тридцать лет. Это ведь то, что ты и тогда хотел на самом деле. Детство – средство, слов – стихов, как рифмовал Брюсов.

Литературная студия Игоря Волгина в МГУ, следующая «остановка в пустыне» – была классом выше, чем «Магистраль». Это звучало и в определении «литературная студия» – не столь кондово-подсоветски, как ЛИТО (депо, мурло…). «Студия» ассоциировалась больше с профессионализмом, чем с клубом по интересам или клубом знакомств. Как театральные студии… или в ретроспективе в сторону литжизни начала двадцатых: Гумилев и что-то такое. Нечто для начинающих профессионалов, а не для пописывающих ИТР-ов.

Как-то еще через несколько лет я попал в качестве одного из приглашенных «почитать» гостей в какое-то ЛИТО рядом с зоопарком, как и ЦДЛ. После чтения, перед тем как разойтись, они определялись с датой следующей встречи – и решили ее перенести, потому что по телевизору должны были показывать какой-то важный футбольный матч. Это меня поразило… Своя жизнь в реальном действии и литература – какие ни то, и в их каком ни то соединении – прямо и открыто переводились во второразрядный пассивный «досуг». Я и сам тогда был болельщиком, гол Родионова бразильцам не забуду никогда. Но не до такой же степени… Это было сильное впечатление, словно в документальных фильмах о «дикой природе», где в сцене львиной охоты на буйволов обычно возникает момент… пиковый, оргиастический – вроде оргазма, но не конвульсивный, а точка высшей неподвижности: момент экзистенциальной истины для этой жертвы, когда она еще вполне жива, но перестает сопротивляться. Не пытается быть одержимой своим существованием.

Участников и/или публики в студии в МГУ было несколько десятков – довольно много. Те же лица, что и на стиховедческих семинарах профессора Панова, которые я вольно посещал в те же годы. Старостой (хорошее слово для описания прошлого) был Евгений Бунимович. На групповом чтении в какой-то момент отдельные выступления предложили, в частности, мне и Юлии Немировской. Но почему-то этого не произошло, я там бывал нечасто и в течение недолгого времени – видимо, из-за несовпадения жанров: там было больше формального, коллективного и разностильного, чем я мог или хотел тогда выдержать…