Евгений Шкловский - Фата-моргана

Еще бы не помнили.

И все-таки неплохо бы разобраться, почему, собственно, С.В.? И почему никто о нем ничего не слышал, ни от самого Т.Т., ни вообще? Были ведь любимые ученики, на которых возлагались надежды. И, надо сказать, многие оправдали (чутье). Были и просто милые его сердцу школяры, даже не по причине одаренности и перспективности, а просто. Никто, однако, в таких близких С.В. не помнил, а ведь некоторые (несмотря на дружбу) даже ревновали Т.Т. друг к другу и наверняка бы знали о новом его любимце.

Загадка.

Конечно, времени прошло довольно много, всякие события могли заслонить, не до того. А тут вдруг объявился, и такая активность! Причем именно на закате жизни Т.Т., хотя именно теперь старику, наверно, это особенно и нужно. Помочь даже просто физически. С.В. же находил время и силы ездить два, а то и три раза в неделю к нему на 43-й километр.

Впрочем, ездил и ездил, может, у них действительно установились достаточно близкие отношения, ближе, чем у кого бы то ни было. Якобы С.В. даже записывал его воспоминания, а Т.Т., надо сказать, было что вспомнить: дореволюционный университет, лагеря, увольнения, восстановления… Интересно. Хотя мемуаров этих (про лагеря и пр.) нынче пруд пруди, да и неудивительно, если полстраны через них пропустили.

В общем, типичная российская жизнь, печальная и всяко-разная, не столько жизнь, сколько выживание, что тогда, что теперь, хотя Т.Т. в конце жизни несколько раз награждали, даже заслуженного дали, только ведь дорого яичко к Христову дню, да ему это, похоже, не нужно – проехали.

С.В. же, оказалось, вел картотеку, где все ученики Т.Т. (с фотографиями, которые он где-то откопал, причем не только школьными, но и более поздними). Кому-то он по телефону сообщил, что они часто сидят с Т.Т. на крыльце и разговаривают о жизни. Видно, Т.Т. действительно сильно изменился и постарел, раньше-то был довольно молчалив и не любил отвлеченной трепотни («Болтун – находка для шпиона» – любимая поговорка). То есть мог, конечно, и поговорить, но неохотно и в основном по делу. Впрочем, к старости, известное дело, многие, даже самые неразговорчивые неожиданно становятся довольно болтливыми.

И все-таки…

Неужто и впрямь такой бескорыстный? Не верилось почему-то. Наверняка что-то ему от Т.Т. нужно было.

Кто-то высказал предположение: дача… Не мог ли С.В. иметь какие-то виды на дачу Т.Т.?

Простое такое объяснение, для нашего дикого времени ничуть не удивительное. Люди бьются за металл, за жилплощадь, за все, что хоть какую-то имеет ценность и что можно ухватить в собственное владение. Прихватизировать. Кто-то, однако, может достичь этого с помощью способностей и творческой инициативы, а кто-то подковерными методами, интригами разными и хитростью. Впрочем, с С.В. эта версия быстро отпала, поскольку дача принадлежала, как оказывается, не Т.Т., а какому-то ученику, временно обретающемуся за границей. С.В. тут ничего не светило.

Не исключалось, что таким образом, через Т.Т., надеялся он выйти на нужных ему людей (для чего-то) именно среди учеников (тот депутат, этот академик, а тот еще кто-то). Чем больше версий, тем загадочней становилось присутствие С.В. возле Т.Т.

Впрочем, что ему стоило воспользоваться близостью этого замечательного ума для подготовки, положим, собственной докторской? Такое ведь не раз бывало. Скучно, но тоже не исключено. Хотя это как-то перестало увязываться, когда оказалось, что С.В. писал докторскую (все-таки писал) совсем в другой области. Конечно, и это не отменяло полезной близости Т.Т., даже если и в другой области: идей у старика не занимать.

Как ни крути, а было что-то в опекунстве С.В. если и не впрямую лукавое, то во всяком случае заинтересованное. Не просто же так? Все это чувствовали, хотя и назвать точно причину пока не могли. На месте, наверно, это могло бы проясниться быстрее.

С.В. и Т.Т. встречали их на крыльце дома, на возвышении, но даже, несмотря на это возвышение, седовласый Т.Т. показался им маленьким и совсем усохшим, особенно рядом с дюжим розовощеким С.В.

Т.Т. опирался на палочку и, склонив голову набок, близоруко щурился сквозь толстые стекла очков на медленно подходящих к дому бывших учеников. Процесс этот напоминал какой-то неведомый ритуал: Т.Т., приглядываясь и постепенно узнавая, называл подходящего к нему по имени и фамилии (память!), и тот, смущенно приподняв плечи, крепко жал ему руку или обнимал, ощущая слегка затхлый запах одинокой старости.

Запах безнадежности и печали.