Евгений Шкловский - Фата-моргана

Прозаик берет простейшую бытовую ситуацию – самую типовую, и из этого мелкого зерна на наших глазах вырастает мощный куст психологических проблем, целая драма нормальных вроде бы человеческих отношений: «Я спрашиваю, а она не отвечает. Или – не спрашиваю, а просто говорю небрежно: пока… Если я так говорю, а ничего не спрашиваю, то это уже нарушение ритуала, сразу осложняющее наши и без того непростые (простых не бывает) отношения. Осложняются тем, что как бы намекают на их простоту и обычность».

Такова, в сущности, каждая ситуация «нормальной» жизни, человек всегда идет по минному полю, вынужденный ежесекундно выбирать, куда ступить, чтобы сохранить тот баланс свободы и зависимости от другого, который не угрожает ни «норме», ни «самости».

Читая прозу Шкловского, часто вспоминаешь сартровское «ад – это другие», но еще чаще его проза напоминает о том, что человек носит свой ад в себе. «Нормальный» мир чрезвычайно опасен, ближние и дальние заряжены сознательной или бессознательной агрессией, жить холодно и страшно, избежать столкновения невозможно. Ощущая это, человек строит психологические «баррикады», сам невольно насыщаясь агрессией и порой теряя представление о «пределах необходимой обороны». Все такие ситуации Шкловский пишет, всё увеличивая и увеличивая масштаб, поскольку главная, как кажется, его задача – понять, где точка перехода, где норма выворачивается патологией.

Чрезвычайно трудно, применяя такую сильную оптику, воздержаться от соблазна разных «окончательных» выводов, не впасть в демонизацию обуревающих человека страстей и комплексов, не встать в позу равнодушного наблюдателя. Шкловский этих соблазнов избегает, избрав интонацию благожелательного (не благодушного) удивления. Поэтому его проза не подавляет концентрацией проблем, не опустошает, а озадачивает, даже пробуждает некий новый интерес к жизни, поскольку предлагает новые инструменты ее познания и неожиданно формулирует кое-какие «вечные» к ней вопросы.

Александр Агеев