Василий Голованов - К развалинам Чевенгура

К счастью, человек свидетельствует о себе всею прожитою жизнью, а не только последними годами одинокой старости, написанными книгами и воспоминаниями современников, в которых его облик множится, как в зеркалах, и, пожалуй, может дойти до прямого «раздвоения», как у чересчур уж нервного Белинского. Достоевский загадки Бакунина не разгадал (да и не ставил перед собой такой задачи). Не разгадать ее и нам. Слишком много прошло времени, слишком изменились наши взгляды на действительность. Теперь уже за далью лет нам не разгадать, кто был этот «политикан из кафе» (каковым считал его Маркс) или гигант и титан, каким увидели его Э. Малатеста, Э. Реклю, М. Сажин и К. Кафиеро. Разумеется, такое «чудо-юдо», каким был в революционном движении М. Бакунин, можно было и любить, и ненавидеть. Совсем иначе, чем в Европе, воспринималась фигура Бакунина в России: «бакунистами» были все первые настоящие русские революционеры, даже такие впоследствии разные, как С. Перовская, А. Желябов, П. Кропоткин и Г. Плеханов. Образ его был почти мифическим. «…Он – современный Святогор, которого русская земля не может нести. Пылкая натура, волевой характер, страстная речь Бакунина – действовали неотразимо. Он – революционер по темпераменту, действовал прежде всего на чувства молодежи, революционизировал ее настроение, пробуждал ее волю…» – писал о Бакунине О. Аптекман. Но сегодня дело не в этом. Важнее, может быть, то, в чем он оказался прав. «Доктринерский социализм» Маркса ни к какой революции не привел; пролетариат (именно в том виде, каким он виделся Марксу) не стал могильщиком буржуазии; скорее по истечении времени он стал главной ее опорой, а вся «революционная теория» марксизма, как выяснилось, есть лишь частный случай описания процесса создания глобального индустриального общества. «Диктатура пролетариата», как и предсказывал Бакунин, оказалась диктатурой «группы меньшинства», а революция в глубинной своей сущности действительно оказалась борьбой религиозной, и то, что новые святыни оказались столь непохожими на старые, дела не меняет: мифология и иконография русской революции в своей зрелой форме (уже при Сталине) носили все признаки «новой религии». Бакунин ошибся лишь в том, что эта религия отнюдь не была религией «Свободы, Равенства и Братства».

Но самое главное, по самой фигуре Бакунина, который, по меткому выражению кого-то из современников, помимо деятельного сумбура в голове носил еще и «черта в теле», просматривается совершенно ясно, насколько революция «теоретическая», революция Маркса, Лассаля и Каутского, будет непохожа на революцию настоящую, как мало в ней будет «правильного», «справедливого», «великодушного» и как много, напротив, будет путаного, неправильного, жестокого, извращенного, как много будет мести, нечаевщины, провокации, лжи, снега, дождя, тифа, расстрелов, «балагана», «раскачки». Бакунин не предсказал, что победа революции обернется ее поражением. Он не мог знать, что нигде и никогда народные массы не смогут создать самоуправления, способного противостоять воле тоталитарного революционного государства: так было в России и на Украине в 1917—1920-м, так было в Испании в 1936—1939-м, так было в Эквадоре, так было в Мексике, так было и будет всегда и везде. И все же великий ниспровергатель отживших устоев выбрал правильное русло: если уж пускаться в плаванье по рукавам революции, то уж тогда в анархизм. Он-то, по крайней мере, обречен. А только проигравшая революция и есть закваска для движения общества вперед. Впрочем, сейчас все это давно уже история без продолжения: мир вступил в другую фазу, классовые битвы сменились борьбой социальных и информационных технологий, выступлениями против глобализма и экологическим активизмом. Возможно, в этой борьбе анархистам еще придется сказать свое слово. В конце концов, кто-то же должен сказать, что нас снова оболванивают, грабят, лишают нормальной среды обитания и изо всех сил запихивают в роль счастливых потребителей мирового рынка…

Неожиданно подокрался теплый вечер. После футбольного матча с деревенскими анархисты отправились на Осугу купаться, Сергей Гаврилович во дворе раздул костер под своим «цыганским» навесом, а я лежал на траве, смотрел на кувшинки, на отражения сине-зеленой ольхи в воде, на пряди водорослей, распустившиеся по течению… В Лопатине уцелевшие дома резко выделялись среди готовых завалиться кровельным железом и крашеными наличниками, в Прямухине тарахтел самодельный слабосильный тракторишко Бори Петрова, возвращался с пастбища десяток коров, чернели картофельные борозды с пятнышками пробившейся ботвы, вьюнок вился у забора, ласточки чертили в светло-розовом небе. А я все думал: «Какую страну угробили, сволочи. И продолжаем гробить, дураки». И все мне казалось, что я сам чего-то недоговорил, сам с собою не до конца был честен или просто чего-то недодумал…