Адам Джонсон - Сын повелителя сирот

Он попробовал бульон, все еще горький.

– Нужно еще поварить, – решил он. Его мокрая рубашка сушилась на дереве.

– А как же твои родители? – поинтересовалась Сан Мун. – Я думала, когда людей отправляют в трудовые лагеря, их родители едут туда вместе с ними.

– Это правда, – ответил он. – Но у меня нет родителей.

– Как жаль, – вздохнула она.

– Думаю, что моим родителям, можно сказать, повезло, – произнес он. – А где твои родители? Они живут здесь, в столице?

Голос Сан Мун стал печальным.

– У меня жива только мать, – сказала она. – Она на востоке. Вышла на пенсию и уехала в Вонсан.

– Ах, да, – произнес он. – Вонсан.

Сан Мун молчала. Он помешал суп, травы всплыли на поверхность.

– Давно она уехала? – спросил он.

– Несколько лет назад.

– И она занята, – заметил он. – Настолько занята, что ей некогда тебе написать.

Было сложно понять, чтó именно выражало ее лицо. Она смотрела на него выжидающе, будто надеясь услышать от него какие-нибудь хорошие новости. Но по ее глазам было видно, что ей что-то известно.

– На твоем месте я бы не волновался о ней, – успокоил он ее. – Уверен, с ней все в порядке.

Похоже, слова Командира не утешили Сан Мун.

Дети стали по очереди пробовать суп и корчить рожицы.

Он снова попытался с ней заговорить.

– В Вонсане много разных занятий, – добавил он. – Я видел его собственными глазами. Песок там особенно белый, а волны довольно синие.

Сан Мун смотрела в котелок отсутствующим взором.

– Поэтому не верь слухам, ладно? – сказал он ей.

– Каким слухам? – встрепенулась она.

– Вот это другое дело, – похвалил он.

В Тюрьме 33 все способы самообмана постепенно переставали работать, так что даже самые фундаментальные ложные убеждения, составляющие неотъемлемую часть вашей личности, в итоге переставали существовать. Командир Га испытал это во время наказания одного заключенного. Такие наказания устраивали на берегу реки, где было много отполированных водой камней. Если человека ловили при попытке к бегству, его по пояс зарывали у самой кромки воды. На рассвете мимо него вели длинную, почти нескончаемую вереницу заключенных. И каждый из них должен был бросить в беднягу камень. Если бросок был слабым, охранники кричали на оплошавшего для «поднятия настроения», но бросать камень второй раз не заставляли. Он испытал это трижды, но поскольку был далеко не первым в очереди, то бросать камень ему приходилось не в человека, а в бесформенную бездыханную массу, неестественно жавшуюся к земле.

Но однажды утром он оказался в веренице заключенных первым. Монгнан не могла бросать круглые камни. Ей нужно было опереться на чью-нибудь сильную руку, поэтому она рано его разбудила и поставила впереди всей очереди. Га было все равно, пока он не понял, что ему предстоит кидать камень в живого человека, который еще может говорить. В руке у него был холодный камень. Он слышал, как другие камни падали на землю, достигнув своей цели. Он подал Монгнан руку, когда они приблизились к обгоревшему человеку, старавшемуся закрыться от камней. Несчастный пытался говорить, но у него выходило что-то нечленораздельное. Из его ран струилась все еще горячая кровь.

Га заметил на нем татуировки и разобрал слова, написанные на кириллице, а затем разглядел лицо женщины, выколотое у него на груди.

«Капитан! – воскликнул он, уронив свой камень. – Капитан, это я!»

Капитан скосил глаза, узнав его, но так и не смог ничего сказать. Он все еще двигал руками с ободранными ногтями, будто пытаясь разорвать воображаемую паутину.

«Не надо», – предупредила Монгнан, когда он, оставив ее, подкрался к Капитану и взял того за руку.

«Это я, Капитан. Я был с Вами на “Чонма”», – сказал он.

Рядом стояли лишь два охранника с каменными лицами и древними винтовками. Они закричали, их резкие голоса напоминали хлопки, но Га так и не отпустил руку старика.

«Мой Третий помощник, – прошептал капитан. – Мальчик, я же говорил, что защищу всех вас. Я снова спас всю свою команду».

Капитан смотрел на Га, но словно не мог отыскать его глазами.

«Ты должен идти, сынок, – сказал Капитан. – Сделай все, чтобы выбраться отсюда».

Раздался предупредительный выстрел, и Монгнан потянулась к нему, умоляя вернуться в очередь.

«Не дай своему другу увидеть, как тебя расстреляют, – просила она. – Он не должен видеть это перед смертью».

Монгнан потащила его обратно в очередь. Обозленные охранники кричали на них, приказывая бросать камни.