Адам Джонсон - Сын повелителя сирот

Мимо снова прошла Кью-Ки. На этот раз с фонарем, закрепленным на голове. Я вышел из комнаты Га, чтобы ее догнать, – она была уже в конце коридора.

– Что ты тут делаешь ночью? – прокричал я ей вслед.

До меня эхом донесся ее ответ:

– Работаю.

Я догнал Кью-Ки уже на лестнице, но она не замедлила шаг. В руках она держала насос – обычный, какие продаются в магазинах, с подсоединенным к нему шлангом. Мы использовали его во время допросов для промывания желудка субъекта. Когда в него вводят много жидкости, он растягивается, причиняя человеку невыносимую боль. В перечне самых болезненных методов, применяемых для «развязывания языка» нашим подследственным, этот способ был на третьем месте.

– Куда ты это несешь? – спросил я.

Пролет за пролетом мы спускались все ниже и ниже.

– У меня нет времени, – ответила Кью-Ки.

Я крепко схватил ее за локоть и развернул к себе. Похоже, она не привыкла к такому обращению.

– Я совершила ошибку, – произнесла она. – Но нам на самом деле нужно торопиться.

Миновав еще два пролета, мы подошли к открытому люку.

– Нет, – сказал я. – Не надо мне рассказывать.

Она скрылась в люке, спустившись внутрь по лестнице. Я последовал за ней и увидел товарища Бука, который лежал на полу, корчась от боли. Рядом с ним валялась банка из-под персиков. Борясь с конвульсиями товарища Бука, Кью-Ки вводила трубку ему в горло. Изо рта у него текла черная слюна, он закатил глаза, что говорило об отравлении токсином ботулизма.

– Забудь об этом, – сказал я. – Токсин уже повредил ему нервную систему.

Она разочарованно фыркнула.

– Я сознаю, что напортачила, – произнесла девушка.

– Продолжай.

– Не нужно было этого делать, понимаю, – сказала она. – Просто он знает все.

– Знал.

– Да, знал, – произнесла она с таким видом, будто хотела пнуть трясущееся тело Бука. – Я думала, что смогу его расколоть, а затем мы вместе восстановим целостную картину. Я спустилась сюда и спросила его, чего ему хочется, и он сказал – персиков. – Она все же пнула его, но легче от этого, ей, видимо, не стало. – Вечером он сказал мне, что если я принесу ему персиков, то утром он мне все расскажет.

– Как он отличил день от ночи?

Она покачала головой.

– Еще одна моя оплошность. Я сама ему сказала.

– Все нормально, – успокоил я ее. – Эту ошибку совершает каждый стажер.

– Но ночью, – продолжала она, – я вдруг нутром почуяла что-то неладное, приехала сюда и обнаружила его в таком состоянии.

– С нутром работаем не мы, а отдел «Пуб Ёк», – заметил я.

– И что же мы смогли вытянуть из Бука? Практически ничего. Что мы услышали от Командира Га? Чертову сказку и еще историю о том, как «доить» вола?

– Кью-Ки, – произнес я, уперев руки в боки, и глубоко вздохнул.

– Не злись на меня, – попросила она. – Ведь это ты спрашивал товарища Бука о консервированных персиках. Ты рассказал ему о том, что Командир Га находится в этом здании. Бук просто сложил полученную информацию воедино.

Казалось, она готова была сорваться с места и убежать.

– Есть еще одно обстоятельство, – сказала она. – Помнишь, Командир Га спрашивал, чьи это персики – его или товарища Бука? Когда я подала товарищу Буку банку с персиками, он задал тот же вопрос.

– И что ты ему ответила?

– Что я ответила ему ? Ничего, – вздохнула она. – Я же дознаватель, помнишь?

– Неверно, – возразил я ей. – Ты – стажер.

– Правильно, – согласилась она. – Дознаватель – это тот, кто добивается результатов.

За камерами для вновь прибывших субъектов находится центральная кладовая, где хранятся вещи подследственных. Она располагается на основном этаже, и я решил перед уходом пойти туда разведать обстановку. Все действительно ценное агенты Министерства государственной безопасности забирали себе еще задолго до того, как субъекты попадали к нам. Я осматривал полки со скудным имуществом, которое брали с собой люди, отправляясь сюда. Масса сандалий. Оказывается, враги государства, как правило, носят обувь седьмого размера. Здесь же лежали желуди, извлеченные из карманов людей, веточки, которыми они чистили зубы, рюкзаки с тряпьем и мисками для еды. А рядом с куском ленты, на котором было написано имя товарища Бука, я нашел банку персиков с красно-зеленой этикеткой: «Выращены в Манпо, законсервированы на Фруктовой фабрике 49».

Я взял банку с персиками и отправился домой.

Поезд метро начал движение, и я, зажатый в одном из вагонов, ничем не отличался от легионов одетых в серое заводских рабочих, к которым невольно прижимался на поворотах. Перед моими глазами все еще стояла фотография семьи Бука – его прекрасная жена и девочки в белых платьях. Я надеялся, что моя слепая мать, самостоятельно готовившая завтрак, еще не спалила квартиру дотла. Раньше ей всегда удавалось этого избежать. Раздались гудки утренней сирены, которая была слышна даже здесь, в метро, глубоко под землей.