Петр Сопкин - Чудо-планета - пасека деда!

— Ты что, в Бога веришь? — дернуло меня сумничать. — Есть ли он?

— Ишь, философ сыскался, — обиделся на меня дед. — Все знает… Некогда мне кумекать — есть он или нет его. Да и грамотешки маловато, чтобы разобраться. Не удалось, как вам, в детстве вдоволь поучиться. Время другое было. Отцу пришлось подсоблять, чтобы Удержать хозяйство от разрухи. Какая уж там учеба? А Бога вспоминаю по обычаю наших прадедов. Они же без него не обходились, коль брались за дело какое. Стало быть, верили, что он подсобляет. Так это или не так, а силы у них прибавлялось, надежда крепла. Что в том плохого?

— Да не слушай ты его, — вступился за деда брат. — Вечно он наговорит с короб.

— Ты ее, наверное, как ребенка выхаживал? — быстро повернул я разговор.

— Пожалуй, похоже — как ребенка, — согласился дед. — Поместил ее, бедолагу, вместе с телком, в теплом углу хлева. Но бычок враз научился пить молоко из ведерка, а она — ни в какую. Выручила бутылка с соской. Долго был отцом–кормильцем заместо матки. Одно подогревал молоко да наливал его в бутылку. Считай, по л го да не выпускал ее из рук.

— А норовистой когда она стала? — поинтересовался Витька.

— Да сызмальства. Ох как не любила, чтобы кто–то подле нас терся, когда я ее из соски поил. Что ли, ревновала меня? Уж точно не скажу. Она и сейчас не меняет характера, не признает других. И лягнуть может, и укусить. Так что вы поосторожнее с ней.

— Выходит, она и дедушку Даулетке не подпускает? — спросил я.

— И его не признает. Даулетке как только ни пытался с ней подружиться. А она ни в какую. Вижу: ему горько, до слез обидно.

Кобылка–то статью — вылитая мать. Только мастью не удалась: рыжая, в отца.

Я Даулетке условие поставил: как только найдешь к ней подход, забирай, пользуйся! Для меня достаточно и того, что спасли скотину.

Даулетке всякий раз недоумевает: «Почему спасли? Я тут ни при чем. Ты один ее спасал. И она правильно поступает, что только тебя за хозяина признает. Сразу видно — умная лошадь».

Дед любил покрасоваться перед нами на Вьюге. По обыкновению седлал ее вечером, чтобы собрать в загон на ночлег скот. Сперва он вел кобылу в усадьбу с пастбища. Вьюга вышагивала на поводу важно, гордо выгнув шею. Почувствовав на себе седло, она горячилась: нетерпеливо перебирала ногами, фыркала, мотала головой.

В эти минуты преображался и дед. На Вьюгу он садился молодцом: легко, проворно.

Вьюга под седоком начинала выплясывать. Дед придерживал поводья, не позволяя лошади сорваться с места в галоп.

— Как? Сгожусь я еще в кавалеристы? — спрашивал дед, красуясь на Вьюге, нселая понравиться нам.

— О! Ты, деда, настоящий джигит! — отвечали мы с завистью.

Покружившись подле ограды, дед ослаблял повод, и Вьюга, грациозно приплясывая, мягко уносила седока со двора. Мы с Витькой всякий раз убеждались, что наш дед — совсем и не дед. В самом деле, он ни капельки не похож на старого человека. Только седина его выдавала. Но понадобится, он нисколечки не уступит в седле доброму молодцу… Глядя на деда–всадника, нам хотелось быстрее повзрослеть, чтобы также погарцевать на красивой лошади.

— А в упряжке Вьюга ходит? — поинтересовался однажды я, когда дед расседлывал кобылицу.

— Пока не пробовал. Да и надобности нет. Гнедко управляется по хозяйству.

— Может, попробовать? Чего ждать? — предложил я.

— А надо ли ее запрягать? — усомнился дед. — Не грешно ли? У нее другие обязанности: жеребяток выхаживать, — он загадочно подмигнул. — Ранней весной у Вьюги первенец появится. Я так решил: выхожу его и подарю Даулетке. Но пока это секрет. Вы о нем Даулетке ни гу–гу. Лады?

— Лады, лады! — заговорщически поддержали мы добрую дедову идею.

На противоположном от пасеки склоне, упиравшемся гребнем в самое небо, обосновался дикий козел–елик. Его убежище, по заключению деда, располагалось в надежном укрытии, в густых зарослях тальника. С нашего крыльца он виднелся пушистым зеленым комом, зависшим над скалистым обрывом.

Иногда по вечерам, когда солнце подкатывалось к гребешку склона, на крыльце с биноклем появлялся дед. Присев на ступеньку, он «ощупывал» окрестности, подолгу задерживая взор на тальниковом островке. Дед задался целью выследить козла и показать его нам.

— Осторожничает хозяин, чувствует, что им интересуемся, — заключал обычно дед, передавая нам бинокль. — Не желает, чертяка, чтобы мы на него поглазели. Ну и лешак с ним…

— Почему ты его всегда хозяином именуешь? — спросил однажды Витька.