Наш юбилей, как событие, вот уж точно, останется в истории нашего города. А след от него, и важные, положительные последствия для жителей нашего города останутся в их памяти надолго. Учителя, будут гордиться такими учениками. Следующим поколениям будет пример.
И еще много чего, мы сказали о себе, как действительно о героях.
Но скромность все-таки преобладала, и мы перешли к более прозаическим вещам.
А что касается, того, что мы невольно лишили город возможности прославиться на весь мир, как город, где началась новая космическая эра человечества. Так все согласились, что этот вариант лучше, чем вариант с всемирной известностью города, пострадавшего от применения неведомого оружия.
Как бы то ни было.
А мы сидим тут, в Египте, и не можем придумать, ни малейшего повода, что бы нам было стыдно или неудобно, за свои действия. И с моральной точки зрения, и с общеполитической (геополитической, макро-политической). И даже, с общечеловеческой точки зрения. В отношении наших одноклассников, учителей, родителей, семей. Ну не можем мы найти изъянов в нашем поведении.
Нет повода, нам себя в чем-то упрекать. Мы всё сделали правильно. Мы помогали добру, и может быть, даже действительно в чём-то спасали мир.
– Хотя, наверное, один повод, все-таки есть.
Сказал я. Немного задумался и продолжил:
– Меня навела на эту мысль жена. Она любит рассуждать: – а что если? И она как-то сказала мне, а что, если бы вы собрались раньше, отпраздновать ваш юбилей, и сами, без этого КГБ. Может быть, всего этого бы и не произошло. Не было бы повода.
– И я с ней согласен. Почему мы раньше, не додумались до этого сами?
– Почему мы дотянули до того, чтобы нас впутали в какую-то историю? И, слава богу, что все так удачно закончилось. А если бы нет? Как мы могли так долго оставаться равнодушными к своим одноклассникам и к нашей школьной жизни? Это наша история (в смысле – История нашего класса), а мы просто забыли о ней, выбросили ее из головы, и из души. Что самое неприятное.
– Что-то тут не так. Теперь, конечно у нас все будет иначе. После таких потрясений и такого праздника. Но мне кажется, что нужно разобраться в причинах. Почему, мы не ощущали потребности сделать этого раньше.
– Может, нужно это понять и рассказать другим, что бы они ни делали таких же ошибок.
– Что вы по этому поводу думаете?
Обратился я к своим друзьям.
И вкратце перевел на английский язык, для итальянца. А то, он уже начал скучать, не понимая ничего из нашей беседы на русском языке.
На удивление, он довольно активно отреагировал. Сказав, что примерно об этом же он размышлял и сам.
Дальше он поведал нам о своих размышлениях. В основном по-итальянски, так что Люсе пришлось переводить. А когда она задумывалась над переводом или просто не знала некоторых слов, он говорил, поясняя свою мысль по-английски. А мы с Евгением уже пытались донести это до всех остальных.
Немного комично это все выглядело. Звучало сразу три языка и практически все разом говорили. Потому, что итальянец говорил постоянно. Сначала по-итальянски – а Люся переводила. В этот же самый момент он разъяснял нам всё, то же самое, но по-английски. А мы иногда задавали уточняющие вопросы, и этот процесс протекал в обратном направлении. Только теперь мы с Евгением и Люся говорили одновременно на двух языках, а итальянец только хлопал глазами.
Но в результате, мы всё поняли именно так, как он это хотел выразить. И он тоже понял, что до нас дошло, именно то, что он нам хотел сказать.
Далее, привожу его слова в примерном переводе.
Ему все это было очень тяжело понять, и он считает всю эту ситуацию немного странной. Не ситуацию с КГБ и нашим геройством. Это как раз он в состоянии понять – это как раз все по-русски. То есть все, что случилось и как все происходило, могло произойти только, и именно в России, ну, или в бывшем Советском Союзе.
А как раз ситуацию с одноклассниками, он называл странной.
Потому, что в его стране отношения с одноклассниками, в школе, не такие близкие. Он никак не мог себе представить, что с кем-то из его класса, могут быть такие теплые отношения, как у меня с Люсей. Он знает об этом из ее рассказов, и понял это, увидев меня и понаблюдав за нами, совсем немного.
Но если кто-то и становится настоящим другом, то это уже на всю жизнь. У многих его знакомых есть такие друзья – из школы. И в тридцать, и в сорок, и даже в шестьдесят лет – они все равно, самые лучшие друзья.
Только, таких единицы, а не двадцать человек или даже, не так, как мы – пятеро.
Читать дальше