Свен Дельбланк - Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

— Pazienza [22] Терпение ( ит. ) , — тяжело дыша, проговорил Казанова, только что проскользнувший в комнату. — Думал, успею выпить шоколада с печеньем в «Прокопе», но в такой давке… Уф! По-моему, люди сегодня с ума посходили, даже дамы, увы… Вот ваше письмо…

Ришелье вскрыл конверт и прочитал послание, гримасничая словно разнервничавшаяся обезьяна.

— Diantre [23] Черт! ( фр .) ! Ну… Этого следовало ожидать.

— Чего?

— Лизетт в опале, наверное, не проявила должного роялизма. Ее уже выдали за егеря из Фонтенбло…

— Нет…

— Да успокойтесь, господин де Рубан. Ваше вино… Бонифас!

С площади опять послышались вопли несчастного.

— Все-таки это ужасно, — сказал Казанова, возвратившись от окна. — Они сдавливают его раскаленными щипцами, а потом льют в раны расплавленный свинец… Я, конечно, не поклонник террористов, но…

— Но если бы его умертвили в тюрьме, мы бы о нем даже не вспомнили. Разве не так?

— Возможно…

— Да, королевская власть не понимает, что ей во благо. Самое простое было бы помиловать его и присудить к пожизненному заключению, а потом пустить гулять сказочку о том, как он в тюрьме раскаялся и с отчаяния лишил себя жизни… Когда власть научится тому, что ни при каких условиях нельзя проявлять жестокость публично?

— Научится…

А несчастный вопил.

— Идите, посмотрите, — позвала малышка Мэрфи. — Начинается самое веселое!

— Сейчас его привяжут к лошадям, — крикнула львица. — Идите же сюда, шевалье!

Казанова устремил взгляд своих живых глаз на рыжеволосую. Ноздри его раздулись.

— По-моему, дамы немного возбуждены, а?

— Вам же известно, шевалье — жестокость с удовольствием помогает Амуру…

— Вы не будете против, если я…

— Приятного времяпрепровождения.

Казанова подбежал к окну и пристроился позади Львицы. Она с готовностью раздвинула ноги, когда он сноровисто задрал ей сзади юбки.

А несчастный вопил.

— Весьма курьезно, — сказал Гримм, делая запись в блокноте. — Не думал, что такое возможно…

— Что именно?

— Поглядите сами! Четверка сильных лошадей тянет из всех сил, и все равно не может оторвать ни рук, ни ног. С другой стороны, они ведь растягиваются как резина эластикум…

— Научно-естественное открытие?

— Кто знает? Надо поговорить с Бюффоном {49} 49 Бюффон, Жорж Луи Леклерк (1707–1788) — французский естествоиспытатель. Основной труд — «Естественная история в 36-ти томах». …

— Таким образом, можно сказать, что Дамьен все же принес пользу прогрессу?

— Безусловно, в своем роде… Курьезно!

А несчастный вопил.

Пытка продолжалась уже больше часа. Палачи, ругаясь, хлестали лошадей. Толпа охала и стонала от удовольствия.

— Бедные животные, — крикнула Львица. — Как их бьют!

— Не хотите посмотреть, господин де Рубан?

— Я не в силах. Мои глаза…

— Ну, вы не прожили так долго, как я.

Начало смеркаться. Казанова вошел в Львицу сзади, и та зарычала от наслаждения. Малышка Мэрфи кипела от ревности. Дабы показать свою власть, она увлекла Бонифаса за китайскую ширму. Отвергнутый слуга отошел в сторонку, чтобы удовлетвориться собственноручно.

Начало смеркаться, и палачи, чтобы довести дело до конца, принялись отрубать преступнику ноги.

— Ваша слава несколько преувеличена, — прошептала голодная Львица.

— Pazienza…

— Курьезно, — сказал Гримм. — Он все еще жив. Сколько это продолжается?

— Меня не спрашивайте. У меня остановились часы.

Костер был давно разожжен, и палачи бросили изуродованное тело в огонь. Несчастный был еще жив, и его голова дернулась от боли, когда загорелись волосы, дернулась, точно Дамьен отказывался верить в происходящее или удивляться.

— Ну, господин де Рубан, вы слышали новость о Лизетт.

— Да.

— И теперь излечились от иллюзий?

— Может быть. Не знаю.

— В дальнейшем вам надо держать себя в руках.

— Понимаю.

— Но это в высшей степени курьезно. Он еще жив!

Толпа взвыла, когда покалеченное тело швырнули в огонь.

Сердце несчастного билось, он был еще жив.

— Смотрите, господин де Рубан. Вот что бывает с глупцами, которые самостоятельно вмешиваются в историю. У вас в мыслях было нечто подобное?

— Случалось пару раз… Но больше всего…

— Да?

— Я хотел выйти из истории.

— Но история этого не позволяет, господин де Рубан.

— Кажется, я это заметил…

— Нет, просто непостижимо… Он уже почти превратился в головешку, а голова дергается… Он еще жив!