Свен Дельбланк - Пасторский сюртук. Гуннар Эммануэль

Герман и Длинный Ганс в нерешительности стояли у ворот. Там внутри был городской суд, и стража, и палач. Беглый пастор и беглый слуга. Таких субъектов в королевстве Фридриха Великого не жалуют. Они с сомнением переглянулись. Стражник уже закрыл одну створку ворот и нетерпеливо стукнул в землю бердышом. Солнце садилось.

— Ну что, входить будете?

— Погодите чуток…

Герман пошарил в кармане сюртука и сунул Длинному Гансу талер.

— Держи. В подворотне есть ларек, распивочная для тех, кто не хочет платить пошлину и входить в город. Купи что-нибудь на ужин. А переночевать можно и здесь, под открытым небом. Да-да, вон там, в подворотне, видишь ведь, куда я показываю.

Немного западнее ворот в стене есть неглубокая ниша, а посреди нее — обмурованный колодец, возле которого в полдень освежаются городские пастухи. Над колодцем склоняется дерево — грецкий орех. Герман хорошо знал это место. И заковылял туда на больных ногах, меж тем как Длинный Ганс, зажав в кулаке блестящий талер, поспешил к воротам.

Герман покрутил ворот, вытянул из колодца ведро, утолил жажду, вымыл лицо и руки. Потом сел в холодке под деревом. Фельзенхайн. Странно — вернуться сюда. Большая чистая любовь. И большое унижение. Странно. Иногда мы встречались здесь, под орехом, теплыми летними вечерами. Елена. Маленькая, глупая, доверчивая. И сказать ей мне было нечего. Я воровал из романов красноречивые любовные клятвы и высокопарные рассуждения, а Елена слушала, открыв рот, она и не предполагала, что потребы естества можно облечь в такие красивые слова… Скоро она уже была куда ретивее, чем я. Думала, небось, что коли спозналась с проповедником Глагола Божия, то и опасности никакой нету, что это вроде как нисхождение Святого Духа. Святой Дух, н-да, покорнейше благодарю… Последний раз, когда мы тут встретились, было не очень-то весело, о нет…

Он беспокойно встал, скривился, одернул тесный черный сюртук.

— Господи, спаси и сохрани. Пожалуй, лучше всего будет завтра двинуть дальше. Незачем здесь задерживаться.

Прихрамывая, он сделал несколько кругов вокруг колодца. Церковь св. Николая предупреждающе ударила в колокол, один-единственный раз, и звук этот долго дрожал в воздухе.

— Да где ж он увяз, этот парень!

Сердитые крики возле ворот. Герман поспешил туда. Одна створка приоткрылась, и в щель пулей выскочил перепуганный Длинный Ганс. За ним бежал стражник с бердышом на изготовку.

— Ах ты, охальник! Ах, свинтус! Убирайся отсюда, пока цел, сказано тебе!

Стражник, понятно, никак не мог угнаться за долгоногим парнем. Только размахивал бердышом и бессвязно кричал.

— Что случилось-то?

Длинный Ганс утер потный лоб и смущенно улыбнулся.

— А, ничего особенного. Коммерцией верховодит стражникова жена, а она вроде как маленько помешалась на любви, и коли ты чужак, надобно иметь снисхождение и пойти навстречу. А он нас накрыл, аккурат как она опять ко мне подступила и я собирался удирать. Экая бабенка! Но припасы я получил, и выпивку тоже. А еще пустые мешки для подстилки.

Длинный Ганс расстелил на уступе возле стены четыре мешка из-под муки. Потом он принялся опорожнять вместительные карманы своей куртки и извлек оттуда половину копченого гуся, толстенную ливерную колбасу, соленые огурцы, несколько караваев хлеба и три бутылки красного вина. А под конец с торжеством продемонстрировал большой огарок восковой свечи. Герман глаза вытаращил.

— Неужто в Фельзенхайне этакая дешевизна? Всё за один талер?

— Ну, талер вообще-то остался при мне. Но еду я не крал, вы не думайте.

— Иоганнес, ты удивительный человек. Я иной раз думаю, уж не ближе ли ты подошел к мирскому величию, чем я, хоть ты всего-навсего деревенский простак без манер и воспитания. Что ж, закусим с Богом.

Чтобы восстановить свой авторитет и хозяйскую власть, Герман прочитал по-латыни застольную молитву, для верности дважды, голосом глухим и протяжным. Длинный Ганс благоговейно внимал. Он уважал ученость друга, хотя в остальном смотрел на него с ласковой снисходительностью и легким презрением.

— Прошу к столу!

Герман вонзил зубы в нежную гусятину — капельки жира выступили в углах рта. Длинный Ганс отрез а л огромные ломти ржаного хлеба и, устелив их жирной, сизовато-розовой ливерной колбасой, отправлял в рот. Огурец сочно хрустел на зубах. Красное вино глухо булькало, когда они прихлебывали прямо из горлышка. Оба стонали от наслаждения, взгляд затуманился. Смак и тепло еды алыми розанами цвели у них в горле. Герман обеими руками набил полный рот и с туповатой алчностью провожал взглядом огромные куски, которые исчезали в пасти Длинного Ганса. Запасы провианта таяли на глазах. Причмокивая, Герман облизал жирные от гусятины пальцы и ощупал щетинистый подбородок — не застряли ли там крошки хлеба. Длинный Ганс методично грыз гусиный остов, перемалывая его в тонкую костную муку. По очереди они осторожно прикладывались к последней бутылке. Ведь надо было приберечь глоток-другой для защиты от ночного холода.