Анатолий Курчаткин - Счастье Вениамина Л.

О том, что после происшедшего здесь убийства могут прийти осматривать чердак журналисты, Вениамин Л. и думать не думал. Потрясение, которое пережил, было столь сильным, что его в конце концов оглушило сном, он упал на свою лежанку в углу под сводом крыши, отключился — и проснулся оттого, что вокруг стоял гул голосов, а в глаза бил яркий, обжигающий свет. Он сел, ничего не соображая, и около лица тотчас оказалось несколько микрофонов. «Расскажите, что вы здесь делаете? Кто вы такой? Вы были здесь, когда это все произошло?» — разом, перебивая друг друга, заспрашивали его. Все они, разглядел Вениамин Л., были этими. Ни одного человека.

— У меня заслуги… я удостоен… я наоборот, — заторопился Вениамин Л., полез во внутренний карман и вытащил на свет выданную ему когда-то бумагу. За это время она совсем обтрепалась, облохматилась, протерлась на сгибах, текст внутри тоже вытерся, побледнел, но все же Вениамин Л. хранил ее, берег — вдруг понадобится. Вот понадобилась.

Реакция на бумагу, когда кто-то один из этих с микрофоном в руках прочитал вслух ее содержимое, оказалась неожиданной для Вениамина Л. Он не ожидал такой. Он ждал, что над бумагой снова, как бывало прежде, начнут изгаляться, обхохатывать ее, но нет: в воздухе вокруг словно бы разлилось почтение, бумагу бережно свернули, вернули ему, после чего он был спрошен, уже без прежней развязной хамовитости, а уважительно, и одним, а не всеми разом:

— Что с вами случилось, Уко, почему вы оказались здесь?

— Я здесь живу, — ответил Вениамин Л.

Что ему было отвечать еще?

— А вы вполне удовлетворены вашими нынешними жилищными условиями?

Вениамин Л. ничего не понимал. С какой стати они разговаривают с ним подобным образом? Это была какая-то хитрость с их стороны, какой-то обман! Сколько он ни прятался от них, он к ним попался, и теперь его в лучшем случае ждет смерть, как этого несчастного дежурного из милиции, или то, что произошло с остальными уцелевшими людьми. Вениамин Л. знал, что произошло с остальными. В слуховое окно он неоднократно наблюдал, как их по утрам выгоняли из подвалов, строили в колонны и под конвоем уводили на работу. К вечеру так же под конвоем их приводили обратно и вновь загоняли в подвалы.

Из груди у Вениамина Л. вырвался жуткий, истошный крик, он вскочил и бросился к слуховому окну. Предпочтительнее было отправиться вслед за тем дежурным, чем оказаться в подвале.

Ему не дали добежать до окна. Подставили подножку, свалили, завернули за спину руки…

Вот это было более понятное обращение. Такого Вениамин Л. ожидал с самого начала.

Он кричал, бился, пытался кусаться — его связали по рукам, по ногам, положили на одеяло, служившее ему лежанкой, и понесли с чердака на лестничные марши.

Что они со мной будут делать, что будут делать, билось в Вениамине Л. Он сейчас безумно завидовал тому дежурному: того хоть в одно мгновение, а что они устроят с ним?

Его привезли в больницу. То есть это было похоже на больницу, но на самом деле это, видимо, была какая-то лаборатория, и они собирались умертвить его здесь, выкачав из него всю кровь. Блестели хромом рукояток приборы со множеством стрелок в окошечках, сияла крахмальной белизной белья кровать.

Его в несколько рук повернули на бок, сняли с него штаны, трусы, оголив зад, и приведенная под конвоем дюжей крысы медсестра-человек сделала ему укол. Через несколько минут у Вениамина Л. все поплыло перед глазами, он успел подумать: «Вот он, конец», — и потерял себя.

Когда Вениамин Л. очнулся, то обнаружил, что лежит совершенно обнаженный — в той же самой бело-крахмальной кровати, в той же самой палате-лаборатории, среди тех же приборов со множеством стрелок. Но руки у него были свободны, свободны были ноги, он мог шевелить ими, сгибать-разгибать, то есть он был свободен?

Вениамин Л. огляделся, — вокруг никого не было. Значит, он мог сбежать отсюда, оставалось только решить вопрос одежды.

Вениамин Л. встал, прошелся по холодному полу, заглядывая во все углы, — ничего, что можно было бы надеть на себя, нигде не лежало. Дикая мысль пришла ему в голову: опуститься на четыре конечности и так, изображая из себя этого , кося под крысу, выйти отсюда. Вдруг получится прикинуться, будто бы он из них. Тем более что после жизни на чердаке, где приходилось карабкаться по стропилам и драться с кошками и собаками, он вполне овладел этим умением — двигаться на всех четырех. Вовсе оказалось не сложно.

Но только он встал на все четыре, дверь растворилась, и в нее вошел… Вениамин Л. сразу узнал, кто это вошел. Это был тот господин из подвала. Разве что несколько располневший, так что щеки его сейчас напоминали хомячьи. Но одет он был с прежней безукоризненной элегантностью: такой же, как тогда, замечательный черный костюм, струящаяся ослепительно-белая сорочка и только галстук не фиолетово-красный, а маренго с бордовым.